Лаура пустила лошадь в сторону дома. Птицы стали щебетать громче, радуясь прекрасному утру. Поля слева были покрыты зеленой травой, справа колосилась пшеница цвета волос Ханичайл. С цветка на цветок перелетали пчелы; высоко в небе парил жаворонок.
Лаура заметила Суэйна. Он ходил по периметру их земель, поглядывая налево-направо в поисках чего-нибудь подозрительного. Лаура считала, что это излишне. Ничего криминального никогда не случалось в Суинберне; никаких грабежей, никаких драк, никаких обезглавленных тел в чемоданах, и навряд ли такое может случиться и впредь.
Его лицо было красным от солнца, он весь вспотел и чувствовал себя неуютно в темном костюме, галстуке и башмаках. Рядом с ним трусил спаниель. Помахав рукой, Лаура весело крикнула:
— Как вы себя чувствуете в такой прекрасный день, мистер Суэйн?
— Средне, — ответил он, приподнимая шляпу в знак приветствия.
— Полагаю, что свадебные подарки никуда не делись, — рассмеялась Лаура. — Да и куда им деться под вашим зорким наблюдением? Я уверена, что мимо вас не проскочит ни один вор.
— Надеюсь, что нет, мисс Лаура, — с серьезным видом проговорил Суэйн. — Я не спускаю с них глаз все время, пока не ухожу проверить окрестности.
— Сегодня слишком жарко для патрулирования. Почему бы вам не войти в дом и не выпить чего-нибудь холодненького? Вы можете патрулировать позже, когда сядет солнце, — добавила Лаура, зная, как рьяно детектив исполняет свои обязанности.
— Спасибо, мисс. Возможно, это хорошая идея.
— И, мистер Суэйн, я уверена, что вам будет гораздо лучше, если вы снимете пиджак. Для такого дня лучше подходит рубашка без рукавов.
Суэйн снял пиджак, с облегчением вздохнув, закатал рукава рубашки и свистнул собаку. Ему нравилось работать в Суинберне. Он считал миссис Суинберн настоящей леди, не идущей ни в какое сравнение с теми, кого он встречал в Лондоне. Она хорошо воспитала свою внучку, и мисс Лаура делала ей честь.
Обогнув дом, Суэйн прошел на кухню и снова с облегчением вздохнул, оказавшись в прохладной тени. Но сначала лучше проверить мисс Ханичайл, убедиться, что она в безопасности, хотя он был уверен, что здесь, в Суинберне, с ней не случится ничего плохого. Затем он пропустит стаканчик имбирного пива, приготовленного миссис Суинберн.
Ханичайл лежала на траве в тени ивы. Она предполагала, что будет читать книгу, но вместо этого лежала на животе, устремив взгляд в журчащий ручей с плескавшимися в нем маленькими рыбешками. Она вскинула голову, когда к ней подбежал спаниель.
— Я здесь, мистер Суэйн, — крикнула Ханичайл, — жива и здорова!
Она считала, что Суэйну нет надобности охранять ее, но на этом настоял лорд Маунтджой.
Суэйн помахал ей рукой, повернулся и пошел на кухню.
Перевернувшись на спину и положив под голову руки, Ханичайл стала смотреть в июньское голубое безоблачное небо, думая о том, что жизнь здесь спокойнее, чем в Нью-Йорке, где она все время нервничала. Алекс все еще волновался по поводу Джека Делейни. Он настоял, чтобы ее круглосуточно охраняли.
У Ханичайл было такое чувство, что за ней постоянно следят. Шла ли она по Вашингтон-сквер или по Пятой авеню, она чувствовала на себе чей-то взгляд. Она резко оборачивалась, чтобы увидеть, кто это мог быть, но ничего подозрительного не замечала. Вокруг были люди, которым до нее, казалось, не было дела. Ньюйоркцы спешили по своим обычным делам, и создавалось впечатление, что все они куда-то опаздывают.
Поэтому ей легко было здесь, рядом с Лаурой и Джинни: она нежится на солнышке под неусыпным оком Суэйна, а не какого-нибудь неуловимого охранника с пистолетом под пиджаком. Даже Алекс согласился, что в Англии ей будет не нужна охрана.
— Привет, лентяйка. — Лаура растянулась на траве рядом с Ханичайл. — Надеюсь, ты не скучаешь? Днем я отвезу бабушку в Харроугейт. Она хочет купить себе платье для свадьбы, ну и, конечно, шляпку от Рейчел на Парламент-стрит. Я сказала ей, что мать Анжу — известная в Париже мадам Сюзетта и что она соорудит ей великолепную шляпку. Но бабушка ответила, что она заказывает шляпки у Рейчел со дня основания мастерской и не собирается изменять своей привычке, к тому же они могут увидеть в газетах ее фотографию и решат, что она им изменила.
— Как это похоже на твою бабушку, — рассмеялась Ханичайл. — Но она права: мисс Рейчел лучше знает ее стиль и что ей больше подходит. Уверена, что она будет выглядеть великолепно.
— Потом мы думаем прогуляться по парку и выпить чаю у «Бетти». Почему бы тебе не поехать с нами? Полагаю, будет весело.
Ханичайл подумала: как мило со стороны Лауры пригласить ее, хотя у нее совсем мало времени побыть наедине со своей бабушкой.
— Спасибо, — ответила она, зевая, — но сегодня слишком жарко и мне лень двигаться с места. Поезжайте вдвоем, а когда вернетесь, все мне расскажете.
— А ты уверена, что не будешь скучать одна?
— Я не скучаю, просто ленюсь.
— Хорошо. Если захочешь есть, сходи в кладовую. Захочешь покататься верхом, возьми мою новую кобылу. Она еще полна энергии, хотя я ездила на ней сегодня утром. Увидимся позже, — сказала Лаура, вставая, и направилась к дому.
Ханичайл продолжала лежать на спине. Закрыв глаза, она слушала журчание ручья, жужжание пчел в клевере и милую английскую тишину, живую от разного рода шорохов, скрипов, гудения стай крошечных существ. Она сонно думала, что нет ничего удивительного, что Лаура так любит это место. Здесь себя чувствуешь как на небесах.
Немного подремав, Ханичайл проголодалась и пошла в дом перекусить. Она выпила чаю с куском пирога, а затем, сев на новую кобылу, отправилась на верховую прогулку.
Она ехала медленно, но, добравшись до холма, пустила лошадь галопом. Они постояли на его вершине: лошадь фыркала и тяжело дышала, а Ханичайл любовалась фиолетово-персиковым закатом. Она подумала, что этот вид напоминает прекрасную акварель по сравнению с красно-золотой, писанной маслом картиной в Позитано.
Когда солнце почти зашло, Ханичайл вернулась домой. Проезжая мимо дома к конюшням, она заметила, что машина Лауры отсутствует, хотя было уже почти семь часов. Почистив лошадь и накормив ее, Ханичайл пошла в дом.
Входя в дверь, она услышала, как зазвонил телефон, и бросилась к нему, по дороге махнув рукой Суэйну, который ужинал на кухне.
Ханичайл подняла трубку и запыхавшимся голосом сказала:
— Суинберн, 231.
Отвечая, она подумала, кому еще могут принадлежать другие двести тридцать номеров, потому что, насколько ей было известно, в деревне было еще только два телефона: у викария и в пабе.
