— Видишь ли, произошло нечто из ряда вон выходящее.
— Что именно?
— Понимаешь, Джонно, я вчера была в Эксетере: угощала обедом крестницу покойного мужа. И ее сестру. Очаровательные девчушки. И очень благодарные. Люси и Нэнси Стил; их мать была…
— Эбигейл, десять минут.
— Прости, прости, дорогой! Думаю, все дело в возрасте; одна мысль цепляется за другую, а та за следующую, и так без конца…
— Эби! — снова воззвал к теще сэр Джон.
Эбигейл слегка наклонилась вперед — насколько позволяли ее объемистый живот и многочисленные подбородки.
— Джонно, у тебя есть родственники в Сассексе?
Сэр Джон в недоумении воззрился на нее.
— Нет. Да. Ах да, конечно, есть. Двоюродные, по отцу. Где-то в окрестностях Льюиса. В поместье — в таком же древнем и бестолковом, как Бартон, ну или вроде того.
Эбигейл подняла вверх пухлую руку, унизанную бриллиантовыми перстнями.
— Дэшвуды, дорогой. Это их фамилия. Люси и Нэнси прослышали о них от кого-то из своих кавалеров — уж не вспомню, от кого именно, сам знаешь, какова нынешняя молодежь! Но это жуткая история, честное слово, просто кошмар!
— Вы не могли бы рассказывать побыстрее?
— Ну конечно. — Эбигейл положила ладонь на краешек огромного, оборудованного по последнему слову рабочего стола сэра Джона — самой современной модели и из настоящего дуба. — Их четверо, мать и три дочки, две уже взрослые, а младшая еще в школе. Кто-то у них там умер, в том числе и отец, и вот, по каким-то ветхозаветным законам касательно наследования, вся семья оказалась без средств к существованию и практически на улице. Им совершенно некуда податься.
Сэр Джон нарисовал на листке бумаги, лежащем перед ним на столе, кружок, потом добавил к нему усы и улыбку. Уже понимая, что природная добросердечность все равно возьмет верх, он все же, запинаясь, пробормотал:
— Может, они могли бы снять жилье?
— Джонно, не смей рассуждать как все вокруг! — твердо заявила Эбигейл. — Четверых членов твоей семьи, еще не оправившихся от потрясения после кончины их мужа и отца, выгоняют на улицу, отлучают от того единственного жизненного уклада, который им привычен. В то время как ты, насколько мне известно, не испытываешь недостатка в недвижимости. Согласен?
Помолчав мгновение, сэр Джон сказал:
— Знаете, я, кажется, вспомнил Генри Дэшвуда. Отличный малый. Немного не от мира сего, но вполне достойный человек. Стрелять не умел ну совсем. Как-то раз приезжал поохотиться на куропаток, в январе, тысячу лет назад. Значит, это его вдова и дочки?
— Именно.
Сэр Джон пририсовал к кружку уши. Потом, с неожиданной решимостью, заявил:
— Эбигейл, вы правильно сделали, что пришли ко мне. Да, абсолютно правильно.
Он снова улыбнулся ей во весь рот.
— У меня возникла идея. Займусь ею, как только переговорю с заказчиками. Отличная идея, о да!
Первой приближающуюся машину заметила Элинор. Она специально дожидалась у окна, опасаясь, что Фанни может перехватить их гостя и увлечь к себе логово, чтобы попытаться отговорить его делать им свое загадочное предложение, ради которого он ехал из самого Девона. Хотя он был, похоже, человеком весьма волевым — по крайней мере, именно волевым, пускай и добродушным, он казался по телефону, — мало кому удавалось противостоять Фанни, если она пускала в ход весь свой арсенал убеждения.
Поэтому, когда зеленый «Рендж Ровер» сэра Джона показался на подъездной аллее, Элинор бросилась из кухни к парадной двери, чтобы лично приветствовать его и со всей искренностью поблагодарить за то, что он приехал повидаться с ними, а заодно дать понять, что новомодные переделки, затеянные нынешней хозяйкой Норленд-парка, о которых напоминали, в том числе, гигантские наклеенные на картон образцы дорогих обоев, не без умысла расставленные непосредственно при входе, ни в коем случае не говорят о вкусах, склонностях и предпочтениях остальной части семейства Дэшвудов. Элинор торопливо распахнула обе створки парадной двери, стремясь как можно скорей провести сэра Джона через холл в их собственную, сохранившуюся в неизменном виде, гостиную. Только когда он уселся у камина, в котором Белл заблаговременно развела огонь, рядом со столиком, где в вазе стояли астры, сорванные с клумбы в отсутствие Фанни, она наконец смогла вздохнуть спокойно. Сэр Джон напомнил Элинор персонажа из диккенсовских романов — определенно положительного: он оказался широкоплечим, румяным, с широкой улыбкой и в одежде жизнерадостных цветов. Он по-родственному тепло с ней расцеловался, достал из багажника машины ноутбук и бутылку шампанского и прошел за Элинор в дом, ни на минуту не прекращая говорить:
— Знаешь, а я ведь помню твоего отца. Отличный парень. Только стрелять не умел. Надо же, какая красота! Посмотрите только на этот пол! У нас в Брайтоне не так роскошно, хотя Мэри, конечно, была бы не против; правда, ваш дом не такой старинный. Тебе понравится наша библиотека. Я ею страшно горжусь. Боже праведный, вот это лестница! Наверняка вы, когда были маленькие, скатывались по перилам. Жуткое дело — особенно когда внизу мраморный пол. В Бартоне Мэри застелила холл ковром из морских водорослей, на резине, чтобы наша мелочь не свернула себе шеи. Я говорил «пускай», но она настояла на своем. Будучи с вами в родстве, смею заметить, что ты, дорогая, чудо как хороша! Честное слово! И я слышал, что обе твои сестры…
— Гораздо красивее меня, — быстро закончила Элинор.
— Не может быть! Просто не может. Мне не довелось познакомиться с твоей матерью, однако, по словам вашего отца, она была настоящей красавицей.
— И остается по сей день, — сказала Элинор. Она распахнула перед ним двери гостиной и отступила в сторону, пропуская гостя вперед. — Судите сами.
Белл, Марианна и Маргарет поднялись с кресел, в которых сидели, дожидаясь их появления, все с приветливой улыбкой.
— С ума сойти, — выдохнул сэр Джон. — Глазам своим не верю. Такое впечатление, что наступило Рождество, сразу за несколько лет. Нет, честно! Вы все просто потрясающие!
— И вот, — сказал сэр Джон чуть позже, напившись чаю и съев три лепешки, которые Белл собственноручно испекла этим утром, — я объявил Мэри, что семья — это семья, а мы с ней и так катаемся как сыр в масле.
Он уютно расположился в кресле, где некогда сиживал Генри, с чашкой чая в руке.
— Как сыр в масле, — повторил он. — Мы живем в прекрасном месте, нанимаем людей на работу, у нас достаточно средств на образование детей, и на дорогие поездки, и вообще на респектабельную жизнь. А Белл, спросил я Мэри, что есть у нее? Ни денег, ни мужа. Осталась вдовой, с тремя дочками на руках. Сама понимаешь, сказал я Мэри, кровь не водица. Никогда себе не прощу, если родственники моего старика будут перебиваться с хлеба на воду, в то время как нас ждет шале в Мерибеле на Рождество. Нет уж, спасибо, сказал я ей. Это не по мне.
