– Родители недовольны, что я пишу книги. Находят их чересчур замысловатыми, а само это занятие – бестолковым и недолговечным. – Он замолчал, и в тоске, что промелькнула в его глазах, Роберта заметила отражение собственных страданий из-за непонимания с матерью. – Видишь ли, отец всю жизнь мечтал, что я займусь политикой – пойду по его и дедовым стопам. – Он мрачно усмехнулся. – Лучше было родиться в обычной семье вторым, третьим или четвертым по счету, тогда на тебя не возлагали бы столь больших надежд, не мучили бы нудными лекциями о долге и прочих скучнейших вещах...
Роберта в недоумении сдвинула брови. В душе шевельнулось пока еле ощутимое предчувствие беды.
– Твоя семья не обычная?
Джеффри вздохнул, будто собираясь сообщить, что его родители наследственные убийцы.
– Мы представители старинного ирландского рода. – Он на миг задумался, после чего, гордо расправив плечи и устремив взгляд вдаль, снова заговорил: – Во времена великого голода в середине девятнадцатого века мои предки едва не уехали в Америку, но остались-таки здесь и делали все, что было в их силах, дабы не подчиняться Англии, а жить на собственной земле вольно, как душе угодно.
Роберта вдруг почувствовала, что идет бок о бок с человеком, чью любовь к родным краям вовек не сломить ни угрозами, ни оружием. И, на миг ощутив себя немного ирландкой, тоже приподняла подбородок. Тут ей вспомнился родной Нью-Йорк, и в груди защемило.
– Если бы твои предки все же уехали в Америку, мы с тобой, может, давным-давно встретились бы.
Суровость сошла с лица Джеффри. Он светло улыбнулся.
– Мы встретились бы с тобой, где бы ни родились, куда бы ни подались наши предки. Но, скорее всего, не раньше чем теперь.
Роберта задумчиво кивнула.
– Пожалуй, ты прав. – Она нахмурилась и изумленно взглянула на него. – Что-то я ничего не пойму... Ты с такой гордостью говоришь о своих непокорных пращурах, но будто недоволен, что родился именно в этой, а не в обычной семье, где о предках почти ничего не знают, а на традиции плевать хотели.
– Не то чтобы недоволен... – пробормотал Джеффри, снова грустнея. – Меня не устраивает лишь напористость, с которой родители стараются навязать мне их представления о жизни. И мать, и отец, и остальные родственники были бы счастливы, если бы я послушно стал политиком, жил бы вместе с ними, красовался на их дурацких приемах, соблюдал все принятые в этом кругу правила, общался с детьми их друзей, корчил из себя светского льва... Не по душе мне все это.
Роберта скривила рот.
– Прекрасно тебя понимаю. – Она попыталась нарисовать в воображении мать Джеффри. Перед глазами возник расплывчатый образ чопорной дамы, от взгляда строгих глаз которой повеяло холодом и стало до того не по себе, что захотелось тотчас забыть и о великих предках Джеффри, и вообще об этом разговоре.
В пятницу Джеффри заехал за Робертой в издательство и увез ее за город. Они шли по мельчайшему песку широкого пляжа, которому не было конца и края, подставляли лица вольному ветру с океана и наблюдали, как огромные чайки ужинают выброшенными на берег крабами.
– Гостиную в доме моих родителей украшают написанные в позапрошлом веке портреты, а в семейной библиотеке есть старинные книги на гэльском, – сказал Джеффри.
Его слова так заинтриговали Роберту, что образ строгой дамы перед глазами тотчас растворился.
– Правда? – Она хлопнула в ладоши и, приостановившись, подпрыгнула на месте. – Вот было бы здорово взглянуть на эти портреты и полистать книжки... Правда, по-гэльски я не знаю ни словечка, но, если ты расскажешь хотя бы о чем в этих книгах, мне будет безумно интересно даже просто подержать их в руках.
– Тогда завтра же навестим их, – невозмутимо, будто речь шла об очередной прогулке в окрестностях Дублина, произнес Джеффри.
Заливаясь краской стыда, она легонько шлепнула себя по губам.
– Ой! Прости, пожалуйста... Выходит, я сама напросилась к тебе в гости. – Она решительно покачала головой. – Нет-нет. Лучше съездим куда-нибудь еще.
– Почему? – удивился Джеффри.
– Ты ведь сам говоришь: твои родственники строго следуют принятым в вашем кругу нормам. С одной стороны, мне большинство условностей кажутся нелепыми, с другой же – не хочется оскорблять чувства твоих родителей. Они в глаза меня не видели, слыхом обо мне не слыхивали...
– Еще как слыхивали, – возразил Джеффри, хитро улыбаясь. – Миссис О’Брайен узнала о тебе буквально через несколько дней после Дня святого Патрика.
– Откуда?
– Я рассказал, – просто ответил он. – У моей обожаемой матери помимо страсти ко всему великосветскому есть ряд других скверных привычек, – ворчливо, но с очевидной любовью в голосе прибавил он, поднимая руку и загибая палец. – Во-первых, ей все время кажется, будто я голодаю, хоть я вечно твержу ей: голод, вне всякого сомнения, облагораживает, но я, здоровенный детина, если бы не ел, не мог бы писать свои «ужасные» книжки. – Он усмехнулся и загнул второй палец. – Потом мама считает своим долгом донимать меня через день звонками. В общем, я при первой же возможности сказал ей, что в следующий раз хотел бы приехать домой не один.
Страшно смутившись, Роберта прижала к щеке прохладную руку. Другая на ее месте радовалась бы, узнав, что уже небезызвестный писатель, с которым она встречается, еще и наследник знатных, явно не бедствующих родителей, и лезла бы из кожи вон, лишь бы укрепить связь, прийтись по вкусу его семье и благополучно выскочить замуж. Роберту же, которая признавала лишь отношения с человеком – не с деньгами, положением в обществе либо влиянием – и всей своей сутью полюбила не успехи Джеффри, а его самого, новость о его родовитости лишь сбила с толку.
– И все же... – пробормотала она, придумывая, как бы отсрочить предстоявшую поездку. – Было бы гораздо лучше, если бы мы предупредили твоих родных заранее: будем такого-то в такое-то время.
Джеффри улыбнулся и потрепал ее по щеке.
– Я давно приучил родителей, что не желаю и не могу жить по их бредовым светским законам. Большей частью они ведь правда нелепые. И мама и отец до сих пор пытаются доказать, что я ошибаюсь, но я твердо стою на своем. В общем, не переживай, очень прошу. Нагрянем без предупреждения – все равно обрадуются. Я же как-никак их единственный сын. А без тебя мне теперь никуда.
От последних слов у Роберты приятно защекотало в груди. Она улыбнулась, но, представив, что входит в дом О’Брайенов – царство неискренности, изящных манер и вещиц, – поежилась и прикусила губу. Джеффри, заметив, что она до сих пор колеблется, умильно засмеялся, остановился и крепко ее обнял.
– Хорошо, если так тебе будет спокойнее, я завтра рано утром позвоню маме и скажу, чтобы нас ждали. По рукам?
