— О'кей.
— Не то чтобы о'кей, но так будет правильнее. — Мы оба призадумались над смыслом этих слов, и Кайл уточнил: — Я бы гораздо охотнее… но так будет правильнее.
— Если гораздо охотнее, так чего уж правильного?
— Ну, типа брокколи. Ешь полезное, а не вкусное.
— Ты сравниваешь наши отношения с гарниром?
— Востра! А я притомился. Поеду-ка я домой.
— Нет-нет, я буду вести себя тихооо!
— К счастью, не будешь. Но я уже на нуле. И у тебя работа.
— Работа подождет.
— Ничего, и мы подождем.
— Говори за себя.
Мгновение он молчал, я уж испугалась, не отключился ли. Потом вдруг произнес на полтона ниже, чем обычным своим голосом:
— Снова тебя увидеть — это было здорово.
— А увидеть тебя еще разок было бы совсем прекрасно.
— Позвоню утром.
— Ты лучше…
— Не спорь.
— Доброй ночи, мистер Таунсенд.
— Доброй ночи, мистер Долтри. — Он одобрительно хихикнул, и на том разговор закончился.
Сейчас бы поставить диск «Ху» — «Фейс дансиз»[5] — и запеть во весь голос «Ты лучше, ты лучше, лучше не спорь». Только я ж себя знаю — к трем часам ночи я заберусь на журнальный столик и начну перебирать струны воображаемой гитары, а перед встречей с Оливией не мешало бы выспаться. Так что я вынула «Кино в половине двенадцатого» и сунула в проигрыватель «Удачный полет», четвертый альбом «Перемен»: в нем вдруг появились баллады, снискавшие им первое место в рейтинге «Биллборд». Путешествие по Всемирной сети продолжалось под хрипловатый голос Мики Кроули — любовь и предательство, длинноволосые девушки (а ноги у них еще длиннее).
Эта песня — «Длинноволосые девушки» — все еще прокручивалась у меня в голове, пока я наряжалась для интервью с Оливией. Я раскачивалась перед зеркалом ванной, ручка щетки для волос у самых губ — ага, я пою в микрофон. Впала в отрочество, снова четырнадцать лет. И кстати, хотя я предупредила Кайла насчет подозрений Оливии, Эйлин я не сказала ни слова. Кайлу я сказала, чтобы все было по-честному и он не обижался на меня, а Эйлин все равно точит на меня зуб, одной обидой больше или меньше. Для начала стоит выяснить, насколько основательны подозрения Оливии.
Все утро я проторчала дома, собирая информацию, готовясь. Выяснялись новые подробности о детстве Оливии — не совсем обычном детстве, мягко говоря. Кроули с Эллиотами были все равно что одна семья; после смерти Мики Рассел взял на себя попечение об Адаме и Джордане, Рассел вел все дела и выступал перед публикой от имени семьи. Клэр занялась благотворительностью, а Бонни чем только не увлекалась — в данный момент она считала себя художницей. Большая дружная семья.
Так откуда же гнусное подозрение, будто папочку убили? Разумеется, публичный имидж счастливой семьи мог и не соответствовать действительности, но убейте меня (не буквально), чтобы я понимала, почему Оливия столь злобно уверена в своей версии.
Когда я добралась до «Времен года», Оливия уже сидела за столиком и не то что не поднялась мне навстречу — даже руки не протянула. Поблагодарила проводившую меня официантку и выразительно указала на стул:
— Присаживайтесь, миз Форрестер.
Она выглядела еще более хрупкой, чем на фотографиях: фарфоровая блондинка, длинная тонкая шея, худые гибкие руки, изящные черты лица. Волосы она просто-напросто стянула в хвост, но тем аристократичнее казался патрицианский овал лица. Здесь, в гриль-баре, в зале с высокими окнами и оранжерейными деревьями, среди таких же отпрысков голубых кровей, она у себя дома — в отличие от меня. Мы одногодки, однако эта женщина была куда более зрелой и опытной — уж не знаю, в профессии дело или в ее деньгах.
— Рада знакомству, миз Эллиот, — произнесла я, усаживаясь.
— Погодите радоваться, пока не пообщаетесь со мной, — резковато ответила она, узкая ладонь привычным жестом обхватила подбородок.
Уж не присматривается ли она ко мне как профессионал, как психотерапевт? Или проверяет, не дам ли слабину? Лучше подыграть, решила я.
— Даже если я не обрадуюсь общению, знакомству я все равно буду рада, — отпарировала я, разворачивая салфетку и не хуже всякой аристократки выкладывая ее на колени.
Идеально ровные, яркие зубы на миг сверкнули в усмешке:
— Хорошо сказано.
— Я готовилась к интервью, а не к дискуссии, а вы? — невинно поинтересовалась я.
— И я тоже. Но хотелось бы, чтобы каждый человек осознавал смысл произносимых «просто так» слов.
— Это у вас профессиональное?
— По-моему, это для разумного человека нормально.
— И когда вы сказали, что ваш отец был убит, вы буквально это и имели в виду?
Улыбка стала более искренней, хотя ответ был печальный:
— Увы, это так.
— Вы поделились своими подозрениями со следователем?
Она кивнула:
— В полиции мне ответили, что улик не нашли. Значит, плохо искали.
— А что следовало искать?
— Отпечатки пальцев Клэр Кроули. Это она убила моего отца.
Надо отдать ей должное — Оливия прекрасно сознавала смысл и последствия каждого произнесенного ею слова и только слегка морщила носик и губы, как бы давая мне понять: да, все это очень неприятно, но что ж поделать.
Она-то была холодна и сдержанна, но меня так и подмывало. Я то и дело оглядывалась по сторонам: должно быть, все в ресторане примолкли, вытянули шеи, вот-вот лопнут от любопытства. Но нет — все болтали друг с другом или говорили по мобильному, а Оливия знай себе улыбалась, пока эта взрывоопасная информация разносила мой бедный мозг.
— Вы считаете, что вашего отца убила Клэр Кроули. — Я приглушила голос в надежде, что Оливия последует моему примеру.
— Я знаю, что она это сделала, — ответила Оливия все так же решительно, но хоть, благодарение богу, тоном ниже.
— Но ведь это был несчастный случай. — Поначалу я думала, что идея убийства родилась из нежелания признать, что папочка попросту хватил чересчур много зелья, но если у Оливии и подозреваемая имеется, выходит, она всерьез ломала себе голову над этой загадкой. Или она имеет в виду моральную ответственность? Скажем, Рассел был в депрессии и Клэр знала причину, да ничем не помогла? Если бы — но Оливия и впрямь все продумала до мелочей.
— Несчастный случай?! Для меня это лишнее доказательство «возможностей» Клэр. Она превратилась в тень Мики, люди готовы обожать ее лишь потому, что они поклонялись ее мужу. Прошла курс реабилитации и из девки, загрузившейся по самые брови кокаином и рушившей чужие семьи, превратилась в святую Клэр, заступницу угнетенных. И никто ей не даст по рукам.
