Барбара Вуд - Колыбельная для двоих

— И что?

— И самая потрясающая новость из всех потрясающих! Отец Майка решил не уезжать в Бостон! Они останутся на лето здесь!

Тед Мак-Фарленд тихо рассмеялся.

— Ну, не знаю, котенок, так ли это потрясающе. Тебе виднее.

— Теперь мы с Майком сможем каждый день ездить в Малибу вместе с другими ребятами!

Мария с отцом вошли в столовую, где уже сидела Эми, а Люссиль ставила на стол последние тарелки. Тед отпустил дочь.

— Я так полагаю, теперь ты начнешь выклянчивать у меня новый купальник?

Мария, обходя стол, бросила на отца озорной взгляд.

— Ты читаешь мои мысли, папа.

— Только не один из этих непристойных, — пробурчала Люссиль, отодвигая стул и садясь.

— Ой, ну мама, — произнесла Эми нараспев. — Крохотный-прекрохотный в желтенький горошек…

Мария, проходя мимо младшей сестры, дернула ее за волосы.

После того как все уселись, Тед прочитал молитву и начал разделывать жареное мясо.

— Только представьте, — восторженно сказала Мария, — целых двенадцать недель на пляже с Майком! Боже, я вне себя от счастья!

— Я надеюсь, ты сможешь найти в своем забитом расписании время для меня. Мне нужно превратить весь тот креп, что дала мне Ширли Томас, в платья, — сказала Люссиль, раскладывая по тарелкам девочек брокколи.

— О, конечно! — сказала Мария. — Я помню об этом. Они давно договорились, что летом будут шить вместе; у них было достаточно ткани, чтобы сшить несколько одинаковых костюмов.

Люссиль отбросила с лица рыжую прядь.

— Ну и жара сегодня. Говорят, что все лето будет таким.

Мария посмотрела на раскрасневшиеся щеки Люссиль. Много лет назад она завидовала природному румянцу матери, который избавлял ее от необходимости накладывать на щеки румяна, как делали другие женщины, пока в один прекрасный день, когда ей было четырнадцать лет, она не узнала, что столь чудесный оттенок щечек дарила ее матери не матушка-природа, а несколько послеобеденных коктейлей.

По средам они всегда ужинали в пять тридцать, так как Теду нужно было уходить в тренажерный зал, а Люссиль на собрание церковного общества. Для Эми это время также подходило идеально, так как вечером у нее были занятия с сестрой Агатой, которая готовила ее к конфирмации.

— Встречаешься сегодня с Майком? — спросил Тед.

Мария энергично закивала головой.

— Пойдем в кино на новый фильм.

— Как у тебя дела с катехизисом, Эми? Нужна помощь?

— Не-а. — Двенадцатилетняя девочка покачала головой, размахивая каштановыми волосами. — Сестра Агата отвечает на все мои вопросы. Все то же самое, как перед причастием, ничего нового.

Тед улыбнулся и кивнул головой. На мгновение он вспомнил о тех днях, когда он сам посещал занятия по катехизису в Чикаго, готовясь стать священником. Но потом разразилась война. В 1941 Тед Мак-Фарленд оставил семинарию и пошел воевать. Спустя три года службы желание стать священником пропало. В результате он стал биржевым маклером, и иногда, когда память, как сейчас, возвращала его к тем далеким дням, он задумывался о том, как бы сложилась его жизнь, не прими он тогда этого решения.

— Однако я все равно считаю, что так поступать с младенцами несправедливо.

Он взглянул на Эми, которая снова болтала ногами так, что все ее тело ходило ходуном.

— Что ты сказала? — спросил он.

— Я сказала, что так поступать с младенцами несправедливо.

— А как с ними поступают?

— Папа, ты не слушал, что я говорила! Сестра Агата рассказала нам о Чистилище для некрещеных младенцев. Я считаю, что Господь поступает по отношению к этим детям несправедливо, так как они ни в чем не виноваты.

— Понимаешь, Эми, — медленно сказал Тед, — если человек некрещеный, то на его душе лежит первородный грех. А ты знаешь, что никто не может попасть на небеса, имея на своей душе первородный грех, поэтому нас при рождении крестят.

— И поэтому, — тихо вставила Мария, — врачи спасли ребенка миссис Франчимони, а самой миссис Франчимони позволили умереть.

Люссиль резко взглянула на дочь.

— Мария Анна Мак-Фарленд! Кто сказал тебе это?

— Отец Криспин сказал. Но сначала мне сказала об этом Германи, которая слышала, как ее мать разговаривала об этом с соседкой.

— Германи Мэсси. Это та девочка-битник? Ее родители социалисты, знаешь об этом?

— И что?

— А то, что это практически одно и то же, что и коммунисты, на мой взгляд. И если они хотят коммунизма, то пусть уезжают и живут под руководством Хрущева. Посмотрела бы я, как бы им это понравилось.

— А что там с ребенком миссис? — с интересом спросила Эми.

— Германи говорит, что врачи сообщили мистеру Франчимони, что его жена находится в смертельной опасности и что им придется пожертвовать жизнью ребенка ради ее спасения. Однако мистер Франчимони поговорил об этом с отцом Криспином, и отец Криспин сказал ему, что ребенка нужно спасти любой ценой. Поэтому Франчимони велел врачам спасать ребенка, а не жену, и поэтому миссис Франчимони умерла.

— Это же ужасно! — воскликнула Эми.

— Мария, — тихо сказал Тед, положив вилку на тарелку и сцепив руки в замок, — все не так просто, как ты думаешь, проблема гораздо глубже.

— Ой, я знаю, папа. Когда Германи рассказала мне эту историю, я расспросила отца Криспина, и он мне все объяснил.

— И что он тебе сказал?

— Он сказал, что существует разница между земной жизнью и жизнью духовной и что именно духовную жизнь мы и должны спасать. Если мать крещеная, она после смерти попадает в рай, а младенцу нужно дать шанс покреститься, чтобы он тоже смог потом попасть в рай. Отец Криспин сказал, что перед смертью матери отпускаются все грехи и она умирает с чистой совестью и душой, поэтому она гарантированно попадает в рай и младенец, который рождается, проходит обряд крещения, тоже попадает потом в рай.

Тед задумчиво кивнул. Затем он перевел взгляд на Эми, которая сидела, склонив голову набок.

— Ты поняла?

— Ну, вроде, пап.

— Смотри: если спасти мать и позволить младенцу умереть, то только одной душе выпадает шанс попасть на небеса. Но если позволить умереть матери и сохранить жизнь ребенку, которого потом окрестить, то уже две души имеют возможность попасть на небеса. В этом и заключается спасение, Эми, когда спасают душу, а не тело. Отец Криспин прав. Теперь понятно?

— Думаю, да. Я бы не хотела, чтобы младенец попал в Чистилище.

После этого все разговоры за столом смолкли, было лишь слышно, как стучат о тарелки вилки и ножи. Эми смотрела на брокколи и думала о том, почему Бог, такой всемогущий и любящий, не позволяет некрещеным младенцам отправляться на небеса. Люссиль вспоминала Розмари Франчимони и их последний разговор. Тед размышлял о последующем отречении Артура Франчимони от церкви. Мария гадала, поглощая без всякого аппетита брокколи, когда же наконец за ней заедет Майк.