— Да уж, — усмехнулся Джейми, — наш славный предок сам сдал супругу палачам, когда её обвинили в колдовстве. А потом сочинил об этом кучу трогательных строк.
— Серьёзно?
— Дед так говорил. В библиотеке хранится где-то дневник Фредерика с его стихами.
— Джейми,- попросила я, — расскажи мне, как это произошло?
— Вы хотите узнать о проклятии? — он покачал головой, но я заметила хитрый огонёк, промелькнувший в зелёных глазах, — Лучше спросите у Роберта. Он настоящий Монтгомери, к тому же, он привёл вас в этот дом.
— Роберт ненавидит разговоры о семье, его бесит, когда я спрашиваю об этом.
— Охотно верю.
Соус на огне начал закипать, распространяя пряный запах. Джейми приподнял крышку, плеснул бурбона и снова размешал. Потом засёк время, запустив приложение на телефоне. Он походил на мага, готовящего причудливое любовное снадобье.
Этот эпизод никогда не станет частью официальной истории штата, даже если подлинность событий, описанных Фредериком Монтгомери в его дневниках, в сильно завуалированной, иносказательной форме, перестанет вызывать сомнения специалистов. Уж слишком силён дух нетерпимости, мракобесия и средневековья, окружавший трагическую гибель юной Изабель во второй половине восемнадцатого столетия.
Никто не знает, где побывал Фредерик в славные дни своей молодости, и что заставило его в тридцать с небольшим лет отойти от дел и поселиться в девственных лесах Вермонта, незадолго до того провозглашённого свободной республикой. Говорили только, что в странствиях по Старому и Новому свету, участвуя в битвах и дуэлях, то во славу английской и французской корон, то ради спасения собственной шкуры, он добыл несметные сокровища, способные обеспечить его потомков на много поколений вперёд.
Так или иначе, когда он приобрёл участок земли, поросшей непроходимым лесом в четырёх днях пути к северо-западу от Бостона, когда покинул побережье, с намерением построить там своё жилище и провести остаток жизни вдали от общества, многие сочли его сумасшедшим.
На том месте, где стоит сейчас особняк Монтгомери, Фредерик возвёл двухэтажный дом, напоминавший укреплённый форт времён тридцатилетней войны, с толстыми стенами, сложенными из местного серого камня, с добротной черепичной крышей и узкими окнами, похожими на бойницы.
— Мадлен, как вы относитесь к красному вину? — Джейми поставил на стойку запечатанную бутылку калифорнийского мерло годичной выдержки, достал с верхней полки два высоких бокала и посмотрел их на свет.
— Составите мне компанию?
— С удовольствием, — согласилась я.
По форме, эти бокалы больше подходили для белого вина, но мне сейчас совсем не хотелось умничать. Он откупорил бутылку, наполнил оба бокала доверху, хоть я и просила остановиться. Букет оказался неплохим, гармоничным и немного терпким. В глазах Джейми мелькнули янтарные искорки, когда он продолжил рассказ.
Изабель родилась в семье богатого землевладельца с юга и успела обручиться с избранником своего сердца к тому времени, когда Фредерик похитил её под покровом ночи и не останавливаясь гнал коней по охваченным войной землям до самой границы.
— Прапрадед не просил её руки, — сказал Джейми, — просто решил, что эта женщина нужна ему, приехал и забрал.
— Смелый был человек, — кивнула я, принюхиваясь к запаху яблочного пирога с корицей, поднявшемуся из духовки, когда мой собеседник приоткрыл дверцу, чтобы проверить, затвердела ли корочка.
Я поймала себя на мысли, что если в природе и существует такое явление, как Идеальная Мужская Задница, то, пожалуй, сегодня мне довелось его наблюдать. Всего от пары глотков вина я стала непростительно пьяной и беспечной.
Джейми обошёл стойку, сел на высокий табурет через угол от меня и улыбнулся, медленно поворачивая за ножку свой бокал.
— Вы не боитесь, что я вздумаю вот так похитить вас, Мадлен?
— Зачем тебе это нужно?
— Не скромничайте. Вы умная, красивая, гордая. Такую женщину не каждому посчастливится встретить. Будь я Фредериком, организовал бы вам побег из-под венца.
— Хорошо, что твоё имя не Фредерик, и мы живем не в восемнадцатом веке. К тому же, мне вполне нравится имя Джейми.
— А мне нравится имя Мадлен. Очень нравится.
Он придвинулся чуть ближе и положил ладонь на край стойки. Его коротко и не очень ровно обстриженные ногти контрастировали с моим безупречным маникюром. Я не убрала руку, хотя прекрасно понимала, что сейчас самое время встать и уйти. "Какого хрена ты с ним флиртуешь?" — спросил строгий голос у меня в голове. "А что такого?", — возразил второй голос, с нетрезвым апломбом, — "Он собирается поцеловать тебя? Ну и ладно! Никто ещё не умер даже от неудачного поцелуя с молодым симпатичным будущим родственником. Особенно, если у него красиво очерченные губы с загнутыми вверх уголками. Интересно, сколько девчонок сходили по нему с ума?".
Таймер духовки пропищал, и Джейми неохотно поднялся с табурета.
— Так вот, — продолжил он, подхватывая рукавичками противень, — Фредерик привёз её сюда и венчался в церкви, той самой, заброшенной, на вершине холма. Изабель стала хозяйкой поместья. Она забеременела, но не смогла выносить ребенка, а спустя несколько месяцев в округе началась всякая чертовщина.
Хаттингтон был тогда деревней в две улицы, застроенной деревянными лачугами. В них жили люди, которых Фредерик нанимал во время строительства. Многие из них остались, начали возделывать поля, расчистив от леса низину меж холмов.
Поначалу пропадал только скот, но вскоре в дневнике прапрадеда появились записи о случаях, когда волки похищали деревенских детей. Кто-то пустил слух, что молодая жена хозяина — ведьма, накликавшая беду на округу. Неизвестно, какие тайные враги желали зла Фредерику и Изабель, и чем именно она вызвала неприязнь поселенцев.
Во время зимнего солнцестояния, в самую длинную и тёмную ночь в году, у ворот поместья собралась толпа с ножами и факелами. Эти люди, которых Фредерик Монтгомери пускал на ночлег во время наводнений, которым он помогал деньгами и пропитанием в годы неурожая, требовали выдать ведьму. Трое суток выжидали они у стен. Трое суток сомневался Фредерик, понимая, что разъярённая толпа не остановится и спалит дотла место, ставшее его последним пристанищем на Земле.
В канун Рождества, когда прислуга грозила ослушаться и примкнуть к мятежникам, хозяин приказал отворить ворота.
Изабель вышла, гордо подняв голову, и ни разу не обернулась, чтобы посмотреть мужу в глаза. Говорили, что восходя на виселицу, сооружённую на перекрёстке двух главных улиц, она не издала ни звука.
