Он обнял ее и притянул к себе.
— Если ты будешь идти мне навстречу вот так, как сейчас… Это ведь было не так трудно? — спросил он.
Он был хорош. Очень хорош. Она снова поцеловала его. Он обладал самыми прекрасными, самыми соблазнительными губами на всем белом свете, и в этот момент они принадлежали ей, она могла делать с ними все, что ей хотелось.
Внезапно он вновь отодвинулся от нее, и его широко открытые глаза смотрели на нее в упор, пока она не уклонилась от его вопрошающего взгляда. Он начал было говорить, но вдруг резко повернулся и быстро пошел к двери.
Она стояла онемевшая и смотрела, как открывается дверь.
— Спокойной ночи, подруга, — сказал он тихо, и в голосе его прозвучало отчаяние.
С этими словами он закрыл за собой дверь.
— Джейк! — Она не могла удержаться от этого единственного слова.
Шел отсчет дней. Пять дней. Потом четыре. Три. Пятница 15 июня. Старт назначен на понедельник. Джилл не могла понять, почему так быстро бежит время. Но в каждые двадцать четыре часа вмещалось так много, что удивляться не приходилось. Она успешно прошла психологические и психиатрические испытания, а также усложненное медицинское обследование, полагающееся перед стартом. В субботу ее и Джейка изолируют, чтобы предотвратить всякую возможность какого-либо нежелательного контакта. Еще одно обследование состоится в середине дня в воскресенье, перед тем, как они займут свои места в корабле «Венера». С этого момента они не будут покидать корабль, кроме как для еды и сна, пока их не поместят в герметически закрытой капсуле корабля «Венера».
В три часа дня в пятницу началась церковная служба в церкви военно-воздушной базы. Стоял замечательный теплый день, и настроение у Джилл было такое же сверкающее, как и небо над ними. В церкви царила темнота, и все держались настороженно и сдержанно, но Джилл не разделяла этого настроения.
Она, как и Джейк, была в ярко-синем тренировочном костюме. Весь его туалет теперь ограничивался этим официальным костюмом и комбинезоном для полета. Она с подозрением осмотрела других астронавтов, чьи жены были в платьях, в шляпках, но уже через мгновение успокоилась.
Ее место оказалось между Джейком и Джеральдом Медоузом; рядом с Джеральдом сидела его жена Марша. Уголком глаза Джилл наблюдала за Джейком, любовалась его великолепной аристократической головой, его бронзовым телом, коротко подстриженными, чтобы они не мешали в полете, волосами.
С того вечера в ее комнате после вечерней рюмки в клубе он вел себя безукоризненно, ими не было сказано друг другу ни одного резкого слова.
Перед тем как началась церковная служба, Марша наклонилась вперед, какая-то вымученная улыбка искривила ее губы.
— Джилл, — прошептала она, — ты действительно собираешься лететь?
Этот вопрос несколько изумил Джилл.
— Конечно, — ответила она. — А почему ты спрашиваешь, Марша?
Марша покачала головой:
— Мне все казалось, что в последнюю минуту ты скажешь: «Эй, парни, подождите, я просто пошутила». Не могу себе представить, чтобы женщина решилась на такое.
У Джилл на кончике языка вертелся резкий ответ, но она сдержалась и ровным голосом спросила:
— Марша, ты летела сюда из Хьюстона?
— Да. Мы все вчера прилетели. Я думала, тебе это известно.
Джилл кивнула:
— А ты знаешь, на какой высоте проходил полет?
— Большую часть времени на высоте тридцать шесть тысяч футов. А что?
— Опасность полета остается опасностью полета. Высота не делает разницы. То, что я буду на высоте пятьсот миль, мало чем отличается от вашего вчерашнего полета на высоте семь миль. Дело только в восприятии.
— Понимаю, — проговорила Марша с глуповатым выражением лица и замолчала.
Джейк коснулся руки Джилл, и она посмотрела на него.
— В моем распоряжении на сегодняшний вечер будет Машина, — сказал он. — Не хочешь прокатиться по берегу?
— Мы не можем! — тихо воскликнула Джилл. — Ты же знаешь, что нам запрещено отлучаться с базы.
Он озорно улыбнулся:
— А если я скажу тебе, что мы получили разрешение от самого главного на два часа полной свободы?
— От Гаррисона Тейлора?
Джейк кивнул:
— Совершенно верно. Если мы вернемся на базу к десяти, никто не скажет ни слова.
Джилл молчала, потеряв дар речи.
— А ты не дразнишь меня, Джейк? спросила она после некоторого раздумья.
— Никак нет, мэм. Я не могу разыгрывать женщину, к которой буду пришпилен на целые две недели. Я не настолько храбр или глуп! — Ослепительная улыбка мелькнула на его лице. — Да или нет? Дай мне ответ сейчас же. А то начинается служба.
— Да.
— Отлично. — Он вздохнул, аккуратно положил руки на колени и обратил все свое внимание на кафедру.
Все сидели молча, пока протестантский священник военной базы произносил короткую молитву о страхе. И это было единственное слово, которое астронавты давно исключили из своего словаря. Дурное предчувствие могло быть, но не страх. Вслед за протестантским священником на кафедру поднялся католический капеллан и вознес молитву о благополучии двух астронавтов, которые взлетят с Земли в понедельник. Потом короткую речь произнес генерал Доббс Мейсон, начальник базы, а за ним поднялся Гаррисон Тейлор. Подходя к кафедре, он вынул из кармана листки бумаги, улыбнулся всем собравшимся, потом посмотрел на двоих астронавтов.
— Доктор Данбери, командир Уитни, я держу поэму, с которой, я уверен, вы знакомы, как и большинство летчиков. Ее сочинил молодой американец, который вступил в канадские королевские военно-воздушные силы. Он погиб в декабре 1941 года. Его звали Джон Гиллеспи Мейджи. Написанное им относится ко всем летчикам, которые когда-либо летали или будут летать. В поэме этого девятнадцатилетнего юноши заключено величие человека, оторвавшегося от Земли. С вашего разрешения я прочту ее вам и всем собравшимся здесь.
Гаррисон начал читать поэму, и она действительно была прекрасна.
Закончив чтение, он долго не мог ничего сказать, потом обратился к Джилл и Джейку:
— Я завидую вам. Я завидую вам обоим, вашей молодости, вашему мужеству. Вы совершите то, на что способны немногие. Благодаря вашей личной силе и призванию, вы взлетите туда, куда не может подняться ни жаворонок, ни орел. Успеха вам, и пусть Господь Бог благословит вас и вернет благополучно на Землю.
На этих словах формальная церемония закончилась. Гаррисон Тейлор направился к тому месту, где сидели Джилл и Джейк, и протянул им странички с рукописью поэмы.
— Я хочу отдать это вам.
