Никита с самого детства был впечатлителен к запахам. Поэтому с годами научился истолковывать те образы, которые возникали при восприятии новых ароматов, и облачать их с помощью своих литературных способностей в подобные мысленные высказывания.
Но вот, допустим, писать об этом он почему-то не додумывался. Ему просто не приходило в голову, что именно такие детали, близкие ему, — это то самое, что и стоило бы использовать в своей прозе. Это и сделало бы её — его прозой. Индивидуальной, особенной и, что немаловажно, приятно близкой ему самому. Но он не думал об этом, а просто шёл в комнату Лизы с подносом в руках и надевал на свои ощущения очередные философские мантии.
Перед тем как войти к Лизе, Никита всегда стучался. Вот и теперь сделал три удара и лишь затем аккуратно вошёл в затемнённую шторами комнату. Девушка, укутанная пледом, из-под которого выглядывали только кончики её шерстяных носочков, сидела в кресле и что-то читала.
Как обычно, Никита положил поднос на столик перед ней.
— Что за книжка? — поинтересовался он.
В один миг в комнате установилась абсолютная тишина. Для Никиты подобная ситуация являлась уже вполне естественной. Ждать от Лизы мгновенного ответа было бесполезно. Если она что-то и отвечала, то это уже можно считать за достижение.
— Достоевский… — чуть слышно произнесла Лиза, опустив глаза.
— Ого! — улыбнулся Никита. — Достоевский — это серьёзно. А что за произведение?
И присел на корточки рядом с ней. Он уже не боялся смотреть ей в глаза, как раньше. Лиза же зрительного контакта по-прежнему избегала. Взгляд её мгновенно увиливал, точно скользкая рыбёшка от маленького мальчишки, отважившегося поймать её голыми руками.
Девушка медленно вытянула вперёд коричневую книгу, глядя при этом в другую сторону.
— Хм-м… «Бедные люди»… слышал-слышал, — кивнул Никита, осторожно взяв книгу в руки. — Но сам не читал. Это, кстати, самое первое опубликованное произведение Достоевского, ты знаешь? Он его в двадцать два начал писать, а закончил через год-полтора. Именно оно и стало отправной точкой его литературного успеха. Уже в двадцать два начал свои шедевры писать!.. Мне вот сейчас тоже двадцать два, а я ни в одном глазу не Достоевский. Эх… И скорее всего, никогда им и не…
— Он скоро придёт за тобой, — совсем тихо перебила Лиза.
— Кто?
— Достоевский.
— Прости, кто?..
— Достоевский.
— Какой ещё Достоевский?
Лиза бегло бросила взгляд на книгу в руках Никиты. Парень ещё раз глянул на обложку.
— Фёдор Михайлович?..
— Угу…
— Ничего себе… И что же ему от меня надо?
Лиза замолчала. А Никита замер. Воздух будто потяжелел, сгустился и стал давить ему на перепонки. Девушка вдруг откинула плед, медленно поднялась с кресла и перелегла на кровать, накрывшись одеялом.
Это могло означать лишь одно — разговор окончен.
Но Никита продолжал сидеть на корточках перед креслом, словно парализованный. Уставившись на лежащую Лизу, он возвращал в сознание её слова.
«За мной придёт… Достоевский? Это что вообще такое? Какая-то странная шутка? Или, может, издержки хионо… как её там… фобии? Или просто малость переборщила с классикой?.. У меня такое тоже в университете было, на первых курсах, читал, пока кровь из глаз не сочилась. Но зато я получил образование. А что же с ней? Вдруг это опасно? Может, у Михаила спросить? Хотя… он ведь тоже не служба вечной психологической поддержки. Конечно, говорит, что всё сделает, с чем нужно, поможет, но ведь понятно, что постоянное отвлечение от своей собственной жизни — никому не будет по душе».
Никита привстал, осторожно, чтобы не обжечься, взял свою чашку с кофе и неохотно двинулся к двери. Правда, перед самым выходом в надежде всё же обернулся к кровати. Но Лиза лежала лицом в другую сторону и видеть озадаченного Никиту не могла. Он постоял так ещё несколько секунд и вышел.
Спустя час в дверь квартиры раздался громкий стук.
* * *
Никита отвёл взгляд от ноутбука. Это ещё кого принесло, подумал он. Нотариус?.. Прибыл по мановению недавней мысли? Но он не говорил, что собирается навестить их. Да и с недавнего его визита прошло совсем мало времени.
Может, Соня? Ну, это уж совсем непреодолимая загадка. Кто ж её знает, эту Соню и что у неё вообще на уме.
А может быть, это…
ТУК-ТУК-ТУК!
Никита неторопливо вышел из комнаты. Словно шпион, он подкрался к прихожей, встал у входной двери и, не дыша, заглянул в глазок. Размытые очертания человеческой фигуры. Ни черта не разглядеть.
ТУК-ТУК-ТУК!!
Холодными пальцами парень коснулся ручки двери. Сердцу его стало так тесно, что оно будто принялось бесконечно расширяться, выдавливая наружу грудную клетку. Спрашивать, кто там, Никита не решался: во рту пересохло так, что единственное, что он смог бы сейчас из себя явить — это лишь жалкий приглушенный хрип.
ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК!!!
Никита с силой закусил нижнюю губу. Вобрав в лёгкие воздуха, он задержал дыхание и… повернул ключ в замке. Тишина в это мгновение зазвучала грандиозным по своему размаху оркестром. Всё Сущее замерло, чтобы узреть, что сейчас произойдёт в этом подъезде панельной питерской девятиэтажки.
Никита медленно толкнул дверь навстречу неизвестному…
— Здрасьте! А Никита здесь живёт?
Застывший Никита оглядел с ног до головы рыжеволосую девушку лет восемнадцати. И, когда твёрдо убедился, что Достоевским она быть не может, расслабленно выдохнул и вдруг даже прыснул со смеху.
— Здесь, а что?
Незнакомка, в чёрной футболке, зауженных джинсах и с цветными татуировками на обеих руках, увидев сдерживаемый хохот Никиты, слегка приспустила плечи и улыбнулась.
— Сказать по правде, я и так знаю, что Никита — это ты, — продолжила она весёлым голосом. — Потому как другого молодого человека с таким именем здесь быть и не может.
— А зачем тогда спрашиваешь?
— Сама не знаю. — Девушка пожала плечами. — Наверное, из вежливой наивности. Так ведь принято: быть немного глуповатым при знакомстве, даже если видишь очевидные вещи. Не могла же я тебе в лоб сказать: «Привет, Никитос!» Это было бы неловко, ведь ты же меня совсем не знаешь. Вот и приходится иногда идти обходными путями, прощё говоря — тупить: «Здрасьте, а здесь такой-то проживает? Ах, здесь, да? Ну, сла-а-авно! Давайте знакомиться!» Уловил? — Девушка улыбнулась ещё шире.
— Уловил. — Глаза Никиты блестели.
