Горячий доктор (ЛП) - Грей Р. С.

У нее сужаются глаза. Бэйли думает, я неодобряюще смотрю на неё, ну... да.

Я киваю головой в сторону коридора, даю ей невысказанный приказ: «Иди сюда».

Она не двигается.

Я мог бы войти, но есть правила, запрещающие это. В комнату отдыха персонала нельзя врачам, а в комнату отдыха врачей нельзя персоналу. Правила есть правила. Если я зайду, будет вероятность, что на моей голове окажется суп.

В комнате отдыха стоит тишина, каждый смотрит туда-сюда между нами.

Ее глаза быстро смотрят в сторону боковой стены, и я повторяю ее движение.

О, да, дьявольский рисунок. Я ухмыляюсь. Я считал, доктор Годдард лгал мне, но вот он я, на доске объявлений с дьявольскими рогами и хвостом. Над моей головой кто-то написал: «Умник».

На самом деле это забавно.

Я снова смотрю на неё и говорю громко и четко, чтобы все в комнате отдыха услышали меня.

— Бэйли, мне нужно поговорить с тобой прямо сейчас.

У кого-то хватает наглости ахнуть.

Наконец, она вздыхает и встает, оставляя свой обед. Она не думает, что это займет много времени. Могу поспорить, Бэйли будет отдавать приказы, как делала вчера вечером. Прелестно.

Она ползет как черепаха, когда идет ко мне.

— А день так хорошо начинался.

Ее светло-карие глаза прожигают меня, когда она проходит мимо, выходит в коридор и продолжает идти. Бэйли не останавливается, пока не отходит на несколько ярдов, и хоть я ценю тот факт, что она создает дистанцию между нами и любопытными ушами в комнате отдыха, меня раздражает, что я должен идти за ней.

Как только она понимает, что зашла достаточно далеко, поворачивается ко мне, скрещивает руки и поднимает подбородок.

— Что бы ты не хотел сказать, делай это быстро. У меня осталось пятнадцать минут обеденного перерыва.

Она снова начинает со своих требований. Как ей удалось остаться в команде доктора Лопеза на протяжении многих лет? Она не протянет и недели со мной.

Я останавливаюсь и внимательно смотрю на нее, обращая внимание на детали, которые не заметил прошлой ночью. Молодая — это первое слово, что приходит на ум. Почти детское, румяное лицо с веснушками на переносице и на верхней части ее скул. У нее нос пуговкой и розовые губы, растянутые в гневную линию. Светло-русые волосы стянуты в высокий хвост. Слабые, непослушные пряди обрамляют ее лицо. Угрожающе сдвинув брови, она выглядит так, словно должна играть главную роль в детском фильме, а не стоять в больнице и носить халат.

Мне интересно.

— Где ты смогла найти такой маленький халат?

Она отступает назад в замешательстве. Я никогда не видел оттенок карих глаз, как у нее. Они настолько яркие, когда она смотрит на меня, будто хочет вонзить кинжал в мое сердце. Точно... цвет ярости.

— Что?

Я смеюсь, потираю вперед-назад своей рукой лоб. Я заболел? Сплю? Нервный срыв?

— Ты прервал мой обед, чтобы спросить об этом?

Я беру себя в руки и спрашиваю:

— Как долго ты работала с доктором Лопезом?

Она скрещивает свои руки и переводит свой взгляд через мое плечо, берет секунду, чтобы собраться. Когда отвечает, ее тон резкий, но спокойный:

— Почти четыре года.

— Он хорошо отзывался о тебе.

Она пожимает плечами.

— Мы хорошо сработались.

— Хочешь продолжить работу с позвоночником?

— Желательно.

— Ты когда-нибудь ассистировала в случае с детским сколиозом?

— Нет, в основном, доктор Лопез оперировал взрослых.

Именно это меня беспокоит.

— Эти операции занимают максимально два-три часа. Мои операции могут длиться в три раза дольше.

Она заставляет себя встретиться со мной взглядами, и я в шоке. Мгновение назад она выглядела, словно взорвется, но сейчас кажется скучающей, будто собирается уволить меня. Это уловка. Хотел бы я прижать два пальца к фарфоровой коже немного ниже ее шеи и почувствовать ее пульс. Могу поспорить — он учащённый. Исключено, ее спокойствие — притворство.

— Я в замешательстве, — говорит Бэйли, ее тон выдает только любопытство. — Ты предлагаешь мне работу или пытаешься заранее предупредить?

Похоже, это вопрос этого утра. Половина меня убеждена, что работа с ней будет настоящей катастрофой. У меня достаточно напряженная работа. К сожалению, мне нужен помощник хирурга, кто-то, кто справится.

Я думаю, Бэйли этот человек.

Я вздыхаю и делаю шаг назад.

— Твое первое дело в понедельник. Узнай у Патриции информацию и изучи этапы остеотомии через корень дуги позвоночника, как будто от этого зависит жизнь ребёнка — потому что так и есть. Даю тебе один шанс.

Потом я разворачиваюсь и ухожу.

Чувствую себя немного нервным, обернувшись спиной к противнику. Я думаю, она что-то крикнет мне, чтобы последнее слово было за ней, но ничего кроме молчания не слышу, пока иду к лестничной клетке. Открываю тяжелую металлическую дверь и исчезаю за ней.

Ни капли не сомневаюсь, она придет в понедельник.

Я улыбаюсь и поднимаюсь через две ступеньки зараз.

Только что у меня появился отличный хирургический помощник.

ГЛАВА 7

Бэйли

В понедельник я приезжаю на работу с горящими глазами и хвостом трубой. Моя прическа и макияж выглядят безупречно. У меня накрахмаленный халат и в моих руках термос с кофе, я потягиваю его, пока во мне не будет столько кофеина, чтобы держать меня в тонусе, но не настолько, что я буду бегать в ванную каждые пять секунд. Я произвожу то первое впечатление, о котором люди мечтают. После операции доктор Рассел отводит меня в сторону, чтобы похвалить за мою трудовую этику, и его глаза выглядят особенно синими. В чем дело? Он собирается подарить мне небольшой поцелуй, чтобы показать свою признательность? Это совершенно неожиданно и странно... захватывающе. Я хочу этот поцелуй. Ненавижу его до глубины души, но не ненавижу его губы, лицо, волосы. Наш спор в коридоре в пятницу был самой настоящей прелюдией, которая у меня была. Я так сильно хочу этот поцелуй. Встаю на цыпочки, и когда этого недостаточно, обхватываю руками его шею и тяну ниже, ниже, ниже, затем готовлюсь к поцелую, держась изо всех сил. Прямо перед тем, как наши губы встречаются, в больничном коридоре раздается стук. Я вздрагиваю, и мой сон исчезает.

Джози стучит в мою дверь.

— Проснись, идиотка! Ты опоздаешь!

НЕТ. НЕТ! Я резко открываю свои глаза и хватаю с тумбочки телефон. Сейчас 7:27 утра. Операция доктора Рассела назначена ровно в восемь часов. Я отшвыриваю свое одеяло в сторону и выпрыгиваю с кровати.

— ПОЧЕМУ ТЫ НЕ РАЗБУДИЛА МЕНЯ?!

— Потому что в это время ты уже на работе! Тебя никогда нет в это время!

— Черт! Черт! Чеееееерт!

Я тороплюсь.

И хочу плакать, топать ногами и проклинать всех богов за эту несправедливость, но проклинаю только доктора Рассела. Это его вина. Это он влез в мою голову в пятницу, запугав меня подготовкой. Выучить шаги остеотомии через корень дуги позвонка, словно от этого зависит жизнь ребенка, потому что это так. Ох, хорошо, никакого давления!

Я учила все этапы процедуры на протяжении субботнего вечера, но и вчера учила весь день. Я поздно легла, просматривая досье пациента и запоминая каждую деталь. Процедура будет в десять раз сложнее, чем я делала с доктором Лопезом. Я нервничала, поэтому справлялась с этим и продолжала учить, пока у меня не стало расплываться в глазах и строки текста на странице не стали сплошным чернильным пятном. Я хотела знать операцию от и до. Хотела уметь определять каждую деталь оборудования с закрытыми глазами.

К тому времени, когда я, наконец, легла в кровать, уже светало, и сейчас, посмотрите на меня — Я СОБИРАЮСЬ ОПОЗДАТЬ! Прыгаю на одной ноге, пока надеваю штаны. Я надела джинсы задом наперед. Только половину волос связываю в хвост.

Обшариваю по вещам, которые, думаю, мне понадобятся: ключи, кошелек, телефон, обувь. Где второй?! Этого не может быть. Это другой сон. Я никогда не опаздывала. Я не тот человек, который опаздывает. За все года работы на доктора Лопеза я ни разу не опаздывала. Я так облажалась.