— Ты сообщила мне информацию, которую я хочу проверить. Если ты не покинешь территорию моих владений, будь уверена, ты ничего не узнаешь о результатах поездки в центр. В обратном случае, если уйдешь, я согласен встретиться. Передам тебе результаты. Что скажешь, Оксана?
Внезапно позади нее оказывается Геннадий, при виде которого мне хочется открыть ворота и врезать ему еще раз. Невольно сжимаю кулаки и смотрю, как Оксана резко оборачивается, пугаясь мужа.
— Она вас больше не побеспокоит, — начинает оттаскивать девушку в стороны машины. Та упирается, но он ей что-то говорит, и это лишает Оксану сил к сопротивлению. Мне бы вздохнуть с облегчением, что Вересовы уезжают, но едва сдерживаюсь, чтобы не остановить их.
Но мне не приходится ничего говорить, потому что с ужасом осознаю, что слышу позади себя детский крик. Это Альбина. Она несется к матери, и совершенно невозможно ее удержать. Они бросаются друг к другу, тянут руки сквозь решетку, рыдают навзрыд, а я ощущаю себя злым тюремщиком, который разлучил самых близких людей. С каменным лицом наблюдаю за встречей своей дочери и той женщины, что воспитывала ее пять лет.
Что делать? Черт побери, что же делать?
— Лиза, котенок, тебя же не обижают тут?
— Мамочка, папа сказал, что ты уехала. Забери меня, мама, забери!
Рыдания не прекращаются, я оглядываюсь назад, со страхом ожидая увидеть жену или няню. Но не вижу никого. Девочка сбежала, улизнув ото всех. У них с матерью прямо-таки один талант на двоих.
— Альбина, иди в дом, — говорю строго, а Вересов увещевает жену, чтобы отпустила дочь.
— Оксана, завтра в двенадцать дня я буду ждать тебя в центре. Но только если сейчас ты уедешь, — выставляю условие, подходя к девочке и кладя ладони на ее плечи. Геннадий зеркально отражает мою позу, удерживая жену. Какое-то время мы стоим и смотрим друг на друга, он кивает, а Оксана, всхлипнув, ласково просит дочку пойти со мной.
— Котенок, мы скоро увидимся. Ты слушайся папу. Я тебя очень люблю, моя хорошая.
— Мамочка, я напишу тебе письмо, Зарина меня научит, — прерывисто, сквозь всхлипы, говорит девочка, позволяя мне взять ее на руки. Опирается одной ладонью мне на плечо, а второй машет Оксане, которую практически тащит на себе Геннадий. Провожаю их взглядом с тяжелым сердцем. Не чувствую совершенно никакого облегчения.
Малышка продолжает тихо плакать, увлажняя слезами мою рубашку. Она так доверчиво обняла меня за шею и положила руки на плечи. Непривычно. Несколько неуютно. Я не знаю, куда деть руки и что говорить. Поэтому просто молчу, медленно двигаясь в сторону дома. Осознаю, что девочка уснула, только переступив порог.
Решаю отнести ее в спальню, передавая в руки няне. Зарина пропускает няню с драгоценной ношей и выходит из спальни, смотря на меня со страхом напополам с радостью.
— Пап, а можно я буду наедине называть Альбину Лизой? — спрашивает с искренней детской непосредственностью. — Я назвала ее Альбиной и достала бумагу и ручку, а она куда-то убежала. Я хотела ее найти, но пришлось сидеть в комнате, потому что мама так сказала.
— Не думаю, что это разумно. Так мы только запутаем твою сестру. Мы с твоей мамой так долго искали Альбину и привыкли ее так называть.
— Искали? — удивляется девочка. — Но вы никогда не рассказывали, что у меня есть сестра и что она потерялась.
— Мы не знали, что найдем ее, поэтому не рассказывали тебе, — объясняю тихим размеренным голосом. Я уже выдавал короткую версию придуманных событий обеим девочкам, но Зарина очень дотошная, она всегда хочет знать всё досконально. Любит повторять вопросы и слушать одни и те же ответы.
— А-а-а, понятно-о, — тянет моя необычайно говорливая сегодня девочка. — Пап, а можно задать вопрос?
— Конечно, дочь, задавай, — поощряю малышку, внимательно изучая ее повадки. Когда она наедине со мной, у нее так живо двигаются руки, мимика активная. В присутствии матери она будто сникает. Почему я раньше этого не замечал?
— Альбина сказала, что ее мама — это моя мама, потому что не бывает, чтобы близнецов родили разные мамы. Пап, я запуталась… — опускает глаза и смотрит в пол, закусывая губу.
— Давай, наконец, сядем? — предлагаю я, и дочка усаживается на спинку кресла, тогда как я занимаю его. Это наше с ней любимое место в небольшой нише в коридоре. Когда няня готовит комнату ко сну, мы какое-то время сидим так и обсуждаем день. Правда, это случается редко, в чем, конечно же, моя вина. Слишком много работаю.
Обнимаю ее со спины и начинаю объяснять:
— Нет, Зарина, ты должна слушать только меня и маму. Твою настоящую маму. Альбина жила с другой женщиной и думает, что это ее мама. Так бывает, когда с рождения живешь с кем-то. Тогда сложно принять другого человека. Но у Альбины со временем получится. Ты же ей в этом поможешь?
— А если у меня не получится? Вдруг она снова сбежит? — спрашивает, дергая мой рукав.
— Всё получится, ведь вы же сестры. И она не сбежит, я позабочусь об этом.
— Тогда поговори и с мамой, чтобы она не обижала Альбину. Она сегодня на нее кричала, поэтому она сбежала, подумала, что мама плохая и будет ее обижать, — выдает бесхитростно резонный вывод.
— Если мама кричит, это не значит, что она плохая, Зарина, — качаю головой, чувствуя внутреннее сопротивление оттого, что защищаю Диляру. Но как иначе? Она — мать.
— Почему она кричит?
— Потому что ситуация сложная. Маме трудно.
— Папочка… — начинает она фразу, но вдруг делает большие глаза и спрыгивает с колен, встает столбиком и смотрит на Диляру, оказавшуюся возле нас.
— Ты почему не в постели? — строго спрашивает жена, сжимая в руке смартфон с горящим экраном. Недоброе предзнаменование. Смотрю на горящие злостью глаза жены и понимаю без слов: она увидела в интернете статью про аварию.
Глава 12
— Только из уважения к твоим родителям и чтобы не пугать девочек, я не стал устраивать сцен, когда ты повысила голос, — расставляю все точки над «i», как только закрывается дверь комнаты Диляры, отсекая от нас весь внешний мир и погружая в мрачную атмосферу безысходности.
Ощущаю ее физически, это просто есть — и всё тут. Давно не был в ее комнате. Бросаю взгляд на неряшливо заправленную кровать, разбросанные по трюмо мелочи: использованные салфетки, какие-то пудреницы, тюбики… На спинку стула в беспорядке накинуты вещи. Сама Диляра уже в домашнем халате, темно-бордовом, обрисовывающем складки на полном теле. Сложив пухлые руки на объемной груди, жена недовольно кривит губы.
— А как они нас будут уважать, если не показать, кто тут главный? Я должна была поставить наглую девчонку на место, — передергивает плечами и морщится. Набирает воздуха для нового всплеска возмущения: — И я что, кричала? Повысила немного голос. Не вижу проблемы. Хочешь сказать, я истеричка?
— Не перекручивай, — тяжело вздыхаю. — Давай поговорим спокойно. Уверен, можно и без крика донести до детей информацию. Тем более сейчас у них такой сложный период. Мы не должны их пугать.
— Я сама разберусь с детьми, Арслан, — цедит сквозь зубы. — Завтра ты уйдешь на работу, как обычно, а я буду сама по себе. Я считаю, что ты должен был предупредить меня, прежде чем приводить Альбину в дом. Что случилось? Как ты ее нашел? Зачем ты поехал в лагерь? Я чуть с ума не сошла, когда мне няня позвонила, — качает головой, кладя руку в область сердца. — Ведь я ее отпустила на месяц, расслабилась, решила посвятить время себе, и тут она звонит и сообщает такие новости!
Кажется, про телефон в руке Диляра забыла. Или же я из опасений уделяю ему такое внимание? Возможно, она хотела поговорить вовсе не о новостях в интернете. Нам точно есть что обсудить помимо этого.
— Какая теперь разница, Диляра? Я решил вопрос кардинально. Это наша девочка. Зарина позвонила, и я приехал тут же. Не мог не забрать их из лагеря.
— Но как тебе отдали обеих девочек? Ведь записана Альбина на другую мать… — пытается осмыслить ситуацию Диляра.
