полевую лоботомию. Нож для бумаг и тяжелый дырокол как раз имелись в наличии.
Но дети были святым! Святым настолько, что плевать она хотела на корпоратив после детского праздника, на заскоки извращенца-босса и на выстраданное швеёй платье.
Так, кусая губы, чтобы не высказаться, Вероника устроилась на пассажирское сиденье. С тоской рассматривая мудреный узел на поясе, волновалась лишь об одном – чтобы неотесанный чурбан, вырядившийся в Деда Мороза, не испортил малышам торжество.
Эта мысль не давала ей покоя в дороге. Мучила, когда припарковались возле детского дома. Грызла, как взбесившийся бобер, когда с тремя тяжелыми коробками в руках Бадоев двинулся в сторону двери.
Впору было звонить генеральному и просить о замене. Когда, не дождавшись помощи, Бадоев с занятыми руками как-то изловчился открыть тяжелую дверь, Вероника чуть не полезла за телефоном. Но сразу за порогом на них налетела целая стайка мальчишек, и временно стало не до звонков.
Бадоев с его диагнозами остался где-то сбоку. Телефон – в кармане. А нереализованный материнский инстинкт взял на себя управление и потянул за малышами в сторону актового зала.
Так, как ее ждали здесь, не ждал ни один кавалер за все двадцать восемь лет жизни. Глаза малышей горели ярче, чем лампочки на елке. Крики «Дед Мороз!», «Снегурочка!» заставляли сердце биться все быстрее и быстрее.
В состоянии аффекта Вероника принялась поздравлять каждого воспитанника лично. Жала мальчикам руки. Девочек целовала в щеки. И не сразу заметила, что штатный маньяк, вместо того чтобы пугать всех своим грозным видом, радостно скалился во все тридцать два и позволял детишкам постарше делать с собой селфи.
Этот удар стал для Вероники первым и самым неожиданным. В любви к детям начальник СБ ранее замечен не был. А из долгого брака умудрился выйти без наследников и алиментов.
Списав неожиданную доброту на временное помутнение рассудка, она мысленно махнула на Бадоева рукой. Занялась раздачей подарков от компании. Но спустя всего полчаса ее личный маньяк преподнес новый сюрприз.
* * *
Как бы они ни рассчитывали, а ограничиться поздравительной речью не удалось. Заведующая и рада была бы отпустить дорогих гостей. Ее в кабинете уже ждал отдельный презент. Но малыши с воспитателями вспомнили, что они разучивали песни со стихами, и для Вероники с Бадоевым началось персональное представление.
Хороводы сменялись пением «В лесу родилась елочка». Стихи про Деда Мороза – танцами для Снегурочки. Громкие аплодисменты – волнением перед новым номером. И так по кругу.
Все еще не доверяющая своему напарнику по шоу, Вероника периодически искоса посматривала на начбеза. Готовая подстраховать этого дуболома, улыбалась каждому. И совершенно растерялась, когда один из малышей, вызвавшихся спеть песенку «для дедушки» на немецком языке, вдруг забыл слова.
От стыда захотелось провалиться под землю вместе с этим мальчиком или закрыть его собой от всех. Веронику словно в собственное прошлое забросило. Туда, где все смеялись над «неуклюжей тощей дылдой» и радовались каждой ошибке этой «заучки».
Еще бы пара секунд молчания, и она точно начала бы отплясывать, лишь бы переключить на себя внимание. Но танцевать не пришлось. Переволновавшийся мальчик так и не смог произнести ни слова, но вместо него национальную немецкую песню* вдруг затянул Дед Мороз.
На чистом немецком.
Без акцента.
Вполне сносным голосом, чем-то напоминающим голос не сильно прокуренного Лепса.
Если бы Веронику в этот момент ударили лопатой по голове, она, скорее всего, и не заметила бы. Часть женского мозга, отвечающая за анализ ситуации, вывесила табличку «Не беспокоить!» и блаженно отключилась. Лимбическая система, ответственная за эмоции, объявила о технических неполадках.
А остальных ресурсов головы хватило лишь на то, чтобы махать ресницами и удерживать на своем месте падающую челюсть.
* * *
К моменту, когда праздник закончился и заведующая выделила почетным гостям каморку для переодевания, Вероника успела лишь частично справиться со своим шоком.
К ней вернулся полный контроль над телом. Вспомнила, кто она такая и зачем здесь находится. Проблема осталась лишь в мужчине, которого до этого упорно считала помесью Страшилы и Дровосека – мордоворотом без мозга и сердца.
Как показала встреча с детьми, где-то за бронированной грудиной все же что-то трепыхалось. Вероника пока не готова была утверждать, что это сердце, – собственные обиды еще не забылись, но из маньяка-вуайериста однозначно получился бы потрясающий отец. Внимательный и заботливый.
С мозгом тоже вышла промашка. Вероника не удивилась бы, если бы Бадоев вместо немецкой песни про елочку затянул русскую. Учитывая, сколько раз за этот вечер они слышали нетленное «В лесу родилась елочка», текст выучила бы даже мартышка.
Она стерпела бы, запой он что-нибудь из творчества группы «Рамштайн». Песни этих немцев уже много лет звучали из каждого утюга. Только серьезная деменция могла спасти память от главных хитов Тилля Линдеманна.
Но знать наизусть немецкий новогодний гимн... Среди умников, которые ей встречались, Вероника не могла вспомнить ни одного, кто учил бы эту песню. Не было таких даже на инязе! Никто не дурил себе голову праздничными традициями. Все впитывали грамматику, лексику, пополняли словарный запас, но не пели...
Тем более не пели так!
От воспоминаний о последнем куплете по телу пробежала горячая волна, и, чтобы снова не впасть в транс, Вероника обернулась к своему Морозу.
– И какие у вас, Руслан Азимович, еще таланты имеются?
Дверь раздевалки за ними закрылась, и Вероника не сразу заметила, что они остались наедине.
– Нет у меня талантов, – с облегчением стягивая с себя бороду, буркнуло недавнее чудовище.
На нее оно по-прежнему не смотрело. Три часа прошло со спора в офисе, а злость, видимо, не отпускала.
– А как же немецкий язык?
Вероника достала из чехла свое платье для корпоратива. Скромное, черное. Без разреза и декольте. Почти монашеское.
– И языка нет. «Хенде хох» и «муттер». Все.
– Конечно. Только три слова. Без акцента, как в МГИМО или в Академии внешней разведки.
Будто она произнесла какую-то чушь, Бадоев пропустил замечание мимо ушей. Вместо ответа скинул с себя
