На следующее утро она узнала, что самолет потерпел катастрофу, а ее муж погиб. Вскоре после этого ее выселили из дома и конфисковали все вещи. У Рэчел осталась только одежда, которая была на ней. Она в полной мере узнала, каким суровым может быть общество по отношению к вдове нечистого на руку телепроповедника.
С тех пор она никогда больше не видела шкатулки Кеннеди. И вот пять дней назад, сидя в прачечной-автомате и листая кем-то забытый журнал «Пипл», она случайно наткнулась на фотографию Кэла Боннера. Целых три года она гадала, куда делась кожаная, обитая медью шкатулка. Взломав замок, Рэчел лишь весьма бегло ее осмотрела. Уже потом, когда она вспомнила, каким тяжелым ей показался кожаный ящичек, ей пришло в голову, что у шкатулки, возможно, было двойное дно. А может, под зеленым фетром, которым она была обита изнутри, спрятан ключ от депозитного сейфа?
Становилось прохладно. Рэчел плотнее закуталась в полотенце и почувствовала, что в душу ей закрадывается горькое чувство. Ее сын спал на заднем сиденье сломанного автомобиля, съев на ужин бутерброд с арахисовым маслом и перезрелую грушу. А ведь у нее в руках когда-то было пять миллионов долларов.
Даже после выплаты всех оставшихся долгов Дуэйна от этих денег должно было остаться достаточно, чтобы купить сыну беззаботное, счастливое детство. Она мечтала не о яхтах и драгоценностях, а о маленьком домике в каком-нибудь тихом месте. Ей хотелось, чтобы Эдвард нормально питался, ходил в приличной одежде, посещал школу и имел возможность кататься на велосипеде.
Но она не могла осуществить эти мечты без помощи Габриэля Боннера. За последние три года жизни Рэчел научилась мыслить трезво и воспринимать окружающую действительность такой, какой она была на самом деле. Поэтому она прекрасно понимала: для того, чтобы проникнуть в дом, где она когда-то жила, и найти там кожаную шкатулку, ей потребуется время. Нужно было выжить в течение нескольких недель, а это означало, что ей необходимо сохранить за собой работу в кинотеатре.
Листья над ее головой зашелестели от дуновения ночного ветерка. Вспомнив, как днем она разделась почти догола перед совершенно незнакомым мужчиной, она невольно вздрогнула. Исправно посещающей церковь девушке из Индианы, которой она когда-то была, такое и в голову не могло бы прийти. Но ответственность за ребенка заставила ее забыть о гордости и щепетильности. Стиснув зубы, Рэчел поклялась себе сделать все, чтобы Габриэль Боннер был ею доволен.
Когда утром, без пятнадцати восемь, пикап Гейба въехал в ворота кинотеатра, Рэчел уже почти успела очистить от сорняков центральную часть детской площадки. Ее волосы были зачесаны назад и стянуты медной проволокой, найденной на помойке. Рэчел беспокоилась только об одном; как бы изношенные джинсы не порвались сзади.
Поскольку ее сандалии окончательно вышли из строя, она была вынуждена надеть свою последнюю пару обуви — тяжелые черные мужские полуботинки. Одной из горничных мотеля, где она сама еще недавно работала, они надоели, и та подарила их Рэчел. Полуботинки оказались удобными, но слишком жаркими для лета. Тем не менее для работы, которая предстояла Рэчел, они подходили больше, чем ее пришедшие в негодность легкие сандалии, и она порадовалась, что они у нее есть.
Если Рэчел рассчитывала приятно удивить Гейба своим ранним появлением на работе и необыкновенным трудолюбием, то, как она сразу же убедилась, ее расчеты не оправдались. Пикап остановился рядом с ней. Не заглушая двигатель, Гейб выбрался из кабины и хлопнул дверцей.
— Я же сказал вам быть здесь в восемь часов.
— Я и буду в восемь, — ответила она фальшиво-жизнерадостным голосом, стараясь не вспоминать, как вчера днем разделась у него на глазах. — У меня есть еще пятнадцать минут.
Гейб был одет в белую футболку и линялые джинсы. Он был гладко выбрит, а его темные волосы выглядели так, словно еще не успели просохнуть после душа. Вчера Рэчел видела, как на несколько коротких секунд маска грубости и равнодушия сползла с его лица, но теперь все было по-прежнему.
— Я не хочу, чтобы вы здесь околачивались, когда меня нет.
Рэчел разом забыла о своих добрых намерениях и о том, что собиралась вести себя уважительно, послушно и по возможности не язвить.
— Расслабьтесь, Боннер. Все, что отсюда можно стянуть, для меня слишком велико по размерам.
— Надеюсь, до вас дошло, что я сказал.
— А я-то думала, что с утра вы не такой раздражительный, как днем.
— Я круглые сутки такой. — Ответ хозяина содержал в себе определенную дозу юмора, но безжизненный серебристый блеск зеркальных очков, прикрывавших его глаза, все портил. — Где вы ночевали?
— У одной подруги. У меня еще осталось несколько подру.г Рэчел, разумеется, солгала. Дуэйн в свое время строго запретил ей какое-либо общение с жителями городка.
Боннер вытащил из заднего кармана джинсов пару желтых рабочих перчаток и бросил ей.
— Вот, наденьте.
— Боже, как я тронута, — сказала Рэчел, прижав перчатки к груди, словно букет дорогих роз, но тут же прикусила язык, чтобы не отпустить какого-нибудь еще более ядовитого замечания. Как-никак, еще до окончания рабочего дня ей предстояло просить Боннера выдать ей небольшой аванс в счет ее дневного заработка, и потому было просто неразумно с ним конфликтовать.
Но у Гейба, который снова полез за руль пикапа, был такой отсутствующий вид, что она все же не удержалась, чтобы не кольнуть его еще раз:
— Эй, Боннер, может, вы немного подобреете, если выпьете кофе? Я буду рада сварить его для нас.
— Я сам сварю себе кофе.
— Замечательно. Когда он будет готов, принесите и мне чашечку.
Гейб хлопнул дверцей и погнал машину к закусочной, обдав Рэчел клубами пыли из-под колес.
Придурок. Сунув израненные руки в перчатки, она наклонилась и снова принялась выдергивать из земли растения, хотя каждый мускул ее измученного тела протестовал против этого.
Она еще никогда не чувствовала себя такой усталой. Ей хотелось улечься где-нибудь в тени и проспать сто лет Причины усталости были ясны: недостаток сна и бесконечные волнения. Она с тоской вспомнила о том, какой прилив энергии у нее обычно вызывала утренняя чашка кофе. Она не пила его уже много недель. Рэчел очень любила кофе. Ей нравилось в нем все — и его вкус, и запах, и замечательный цвет, который он приобретал, когда она размешивала ложечкой добавленные к нему сливки. Закрыв глаза, она представила, как подносит к губам чашку и делает маленький глоток.
Волна тяжелого рока из закусочной ворвалась в ее уши, разом развеяв все мечты. Взглянув в сторону детской площадки, она увидела, как Эдвард выполз из-под брюха бетонной черепахи. Если Боннер разозлился из-за того, что она слишком рано пришла на работу, интересно, что бы он сделал, если бы увидел ее сына, подумала Рэчел.
