Один Исаев сидел как на отдыхе, на её вопросы флегматично отвечал «I don’t know», а на ругань вообще никак не реагировал.
– Ну что? Выжила? – усмехаясь, спросил он меня после урока. – Считай, прошла инициацию. Пойдем на алгебру. Там можно дышать свободно. Класснуха у нас вообще зачёт.
– Исаев, ты в няньки к новенькой записался? – ехидно пропела «звезда».
Он лишь коротко рассмеялся и бросил:
– Не ревнуй, Катрин.
– Пфф. Не мечтай, – фыркнула она.
Кабинет математики оказался в два раза больше, да и народу в классе заметно прибыло.
– А почему их на английском не было? – спросила я у Андрея, который и тут усадил меня рядом с собой.
– Так они французы. У них был френч. А у вас что, на иностранном класс пополам не делили?
Я уж не стала говорить, что нас в том классе было всего тринадцать. Кого там делить?
– Ладно, обживайся, – подмигнул мне Андрей. А сам, оставив сумку на парте, поднялся и вышел из кабинета. Следом за ним увязалось ещё двое парней.
– А в вашем Зажопинске вообще был иностранный? – снова прицепилась ко мне эта неугомонная Катрин, как только Андрей скрылся. Девчонки, окружавшие ее полукольцом, обернулись, глядя на меня насмешливо. – Каким ветром тебя вообще к нам занесло? Сидела бы в своем Зажопинске.
Я вспыхнула. Честное слово, мне не хотелось ни с кем ссориться, не хотелось наживать врагов, но эта Катрин, или как там её, упорно напрашивалась на грубость.
– Тебя забыла спросить.
– Надо будет – спросишь.
– Угу, жди. У тебя что, какие-то проблемы из-за меня?
– У меня?! Из-за тебя? – рассмеялась она. – Да ты фантазерка. В вашей деревне все такие?
– Ну а чего ты тогда так бесишься?
– Кать, ну правда, что ты пристала к человеку? – подал голос паренек, которого я не сразу заметила. Весь из себя лощеный, даже какой-то аристократичный, в тонких очках, он конкретно смахивал на сноба и отличника.
Она взглянула на него с кислым видом и, фыркнув, пробормотала:
– И этот туда же.
Потом отвернулась к подружкам и больше меня не задирала. Я в благодарность кивнула пареньку в очках и улыбнулась. Он тоже улыбнулся, но очень сдержанно, даже натужно, как будто из вежливости, но нехотя. Точно, сноб, решила я.
Вместе со звонком в кабинет впорхнула математичка. Она оказалась совсем молодой, старше нас от силы на пять-шесть лет, и хорошенькой. Пепельные кудряшки, голубые глаза, яркие губы. Прямо кукла Барби. Меня она терзать не стала, наоборот, сказала: сиди, слушай, включайся пока.
Андрей Исаев опоздал минут на десять. Вероника Владленовна как раз объясняла новую тему, вычерчивая функции у доски. Прервавшись, математичка нахмурилась, когда отворилась дверь, но, увидев, что это он, изменилась в лице. Мне даже показалось, что она ему еле заметно улыбнулась и не стала делать замечаний, вообще ничего не сказала, только махнула рукой, мол, проходи быстрее.
Он плюхнулся рядом, обдав меня своим запахом. И я поймала себя на мысли, что рада ему.
После шестого урока Вероника Владленовна попросила меня задержаться. Расспрашивала, по каким учебникам мы учились, какие темы прошли, как вообще у меня с математикой и другими предметами. Я честно ответила, что в математике не блещу, что я – чистый гуманитарий.
– Ну, придется стараться, – пожала плечами Вероника Владленовна. – На ЕГЭ тебя не спросят, гуманитарий ты или нет.
Я пообещала, что буду, и она отпустила меня на все четыре стороны. В коридорах было тихо и пусто – как раз шел седьмой урок. Я спустилась на первый этаж, пересекла фойе и вышла на крыльцо… где меня поджидали девочки из класса во главе с Катрин.
– А вот и наша деревенщина, – объявила она.
Все разом повернулись ко мне.
– Наконец-то. А то мы уж заждались. Ну что, познакомимся поближе? – Катрин шагнула ко мне.
9.
Катрин шагнула вперед, остановившись передо мной почти вплотную. Её подружки встали рядом.
Высокая, с короткой стрижкой под пацана, вперилась в меня равнодушным, тупым взглядом. При этом она беспрерывно работала челюстями, с хрустом поедая чипсы, которые горстями загребала из шелестящего пакетика. Одну бровь у нее пробивал черный гвоздик. И на ушах колечек – собьешься считать. А вообще, если б не юбка и не черный лак на коротких ногтях, я бы еще задумалась: девушка это или парень.
Вторая подружка то и дело искоса посматривала на Катрин, а потом поворачивалась ко мне, копируя позу и выражение звезды. Только ей, очень худой, даже костлявой и какой-то дерганой, не давались плавные движения подруги. Просто комедия на нее смотреть, правда сейчас мне было не до смеха, учитывая ситуацию.
Что они собраются делать? Бить меня? Толпой одну? Вот так сразу, в первый же день? Ни за что ни про что?
Совру, если скажу, что я не испугалась. Очень даже испугалась! Прежде никто меня и пальцем не трогал и, уж конечно, сама я тоже ни с кем не дралась. Так что отпор дать не сумею – и неважно, втроем они на меня накинуться или вдесятером.
Сердце тяжело ухало в груди, и под ложечкой противно ныло от страха. И боялась я вовсе не боли, а унижения и позора. Это самое страшное. Потому вздернула подбородок повыше, чтобы никто не догадался, как я трушу.
Катрин демонстративно оглядела меня с головы до ног и состроила гримасу: «Боже, что за убожество».
Я с независимым видом попыталась их обойти, но подруга с чипсами несильно толкнула меня в плечо.
– Куда?
– Тебе же сказали, – влезла вторая подруга, повторяя даже интонацию Катрин, – познакомимся поближе.
Остальные девчонки топтались за спинами этой троицы. Наблюдали, кто со скукой, а кто и с любопытством, как будет проходить «знакомство поближе».
– Может, оставим всё так, как есть? А то, если честно, ты не в моем вкусе, – выпалила я Катрин в лицо.
В первую секунду она вскинула брови, а затем переглянулась с подругами.
– Что-то она слишком борзая для деревенщины.
Потом снова повернулась ко мне:
– Ау! Очнись. Ты уже не в своем Задрищенске, чтобы так борзеть.
– Да я ещё даже не начинала, – отчаянно блефовала я.
– Да ты, смотрю, вконец охреневшая. Ну, что, Ксюха, расскажем новенькой, как надо себя вести? – звезда повернулась к той, которая поедала чипсы. – Подлечим немного от борзости?
– Легко, – дернув плечом, ответила она, не прекращая жевать.
– Ну что, пойдем за школу? Посмотрим, надолго ли твоей борзоты хватит, – едко улыбнулась Катрин.
Язык мой – враг мой. Хотела, чтоб вышло как в чеховском рассказе «Пересолил», а вышло как в «Хирургии». [3]
В этот момент из школы вывалились, галдя и размахивая рюкзаками, мальчишки, с виду класс шестой или седьмой. И сразу же заинтересовались нашей беседой. Замолкли, уставились на нас, приоткрыв рты. Ну замечательно... Ещё и при зрителях позориться.
– Ну? – насмешливо спросила Катрин. – Чего застыла? Идем?
Она развернулась и стала медленно спускаться с крыльца. Потом бросила взгляд через плечо и коротко скомандовала:
– Ксюха! Ну!
Эта девушка-парень Ксюха, не церемонясь, схватила меня за локоть и поволокла за собой, точнее, за Катрин.
Я выдернула локоть, прошипев:
– Руки убери! Без тебя дойду.
– Ну так двигай, а не стой столбом, – чавкая, отозвалась она.
От крыльца вправо вдоль школы уходила дорожка, выложенная плиткой. По ней меня и повели как под конвоем. Остальные девчонки из класса поплелись следом, некоторые – явно без особого желания, но, видимо, перечить местной звезде хотелось ещё меньше.
Я же шла и лихорадочно соображала, как буду обороняться. В том, что меня станут бить – никаких сомнений уже не было. Иначе зачем тащиться за школу? Даже у нас в Зареченске отношения выясняли за школой, правда, только пацаны и только класса до девятого.
Хоть бы там были камни или палки! Или какие-нибудь железки... Сумкой можно было бы отбиваться, но сейчас, без учебников, она весила всего ничего.
