как узнает, что ты закопала труп.
– Технически, я только раскопала яму.
– Технически, либо ты сама лезешь на ложе, без печати в паспорте о заключении брака, либо я закидываю твое тело к стене сам.
– Ну, можно я с Люсей буду спать, пожалуйста, – складываю руки в молитвенном жесте.
– Нельзя. Считаю до пяти. Один, два, три, четыре, пять.
– Гав!
Судя по тому, как Федор вздрагивает, это снова срабатывает. Правда ненадолго. Только я хочу дернуться в сторону, как главный приподнимает меня с пола и совсем не бережно закидывает на диван. Я аж подпрыгиваю. Но тут же поворачиваюсь к нему спиной и максимально вжимаюсь в стену. Слышу, как лязгает пряжка ремня. Мамочки. Только бы не изнасиловал. Не о таком первом разе я мечтаю.
– Дядя Федя, джинсы-то хоть не снимайте. Пожалуйста.
– Я не из рода долбанутых, кто спит в уличной одежде.
Ясно. Намек на мое платье. Да и пожалуйста. Федор ложится на диван и, на удивление, не предпринимает никаких поползновений на мое тело.
Когда я вся вымоталась и уже перестала себя тешить надеждой о побеге, главный взял и… захрапел. Не веря своему счастью, я выждала еще некоторое время, дабы убедиться, что он действительно заснул.
Еще никогда я не была такой грациозной и осторожной. Я аккуратно слезаю с дивана и также тихо беру джинсы Федора. Если проснется, отсутствующие джинсы явно поумерят его пыл бежать за мной.
Кажется, я не издаю ни единого звука. Оказавшись на улице, я аккуратно спускаюсь по лестнице и направляю к выходу. Вот только в следующий момент меня хватают за воротник платья.
– Куда собралась, Элизабет Евгеньевна?
Глава 6
Куда-куда, на кудыкину гору. И, как назло, ни одной дельной мысли в голову не лезет. Проклятые джинсы все портят. Ведь этот гад точно спросит на черта они мне. Нехотя поворачиваюсь к не Достоевскому. И взгляд как-то сам падает на его единственный элемент одежды. Ничего себе.
– Хорошие трусики. Сиреневый цвет вам к лицу. В смысле, к попе и… ну вы поняли.
– Так куда собралась, Элизабет? – повторяет свой вопрос, скрестив руки на груди.
– В ведро.
– Куда?
– Ну… в ведро. Писать. Люся забыла поставить его в коридор. Вот я и вышла за ним.
– За ведром?
– Ну да. А что вы так удивляетесь? Вы свои нужды не в ведро справляли?
– Я свои нужды под куст справлял.
– Я бы вам не рекомендовала это делать. Я слышала, что только конский навоз полезен для растений.
– Ну так-то под куст я еще не срал.
– Понятно. Ну вот и не какайте…под куст.
– Ну раз ты просишь, то не буду. А джинсы тебе мои зачем?
– Так, чтобы на ведро положить. Ну… обложить края, чтобы его не заляпать, – да уж, ляпнула, так ляпнула.
– Ты сама вернешься в хату или тебе помочь?
– Я туда не пойду. Мне домой срочно надо. У меня бабушка болеет.
– Считаю до трех.
Я не агрессивный человек, но, когда маячит перспектива быть изнасилованной и убитой, надо бы эту агрессию включить. Я замахиваюсь со всей силы джинсами в лицо Федора и срываюсь с места.
Кажется, так быстро я еще никогда не бегала. Не оборачиваюсь, бегу, что есть сил. И я бы однозначно победила в этой схватке, ввиду отсутствия обуви на Федоре, если бы не поскользнулась. Боли от падения, как ни странно, не ощущаю. А вот то, что меня приподнимают, как нашкодившего котенка за многострадальный воротник платья – да.
– Вот что бывает, когда совершаешь тупость.
От безысходности, все, на что меня хватает – это закричать что есть сил.
– Помогииите! Убив…
Закончить Федор мне не дает. Он притягивает меня спиной к себе и закрывает ладонью рот.
– Еще одна такая выходка и я вырублю тебя. Слово даю, – шепчет мне на ухо. – Ты меня поняла? – киваю и он тут же медленно убирает ладонь.
Каким бы он ни был терпеливым, сейчас мужчина действительно зол и в легкую может меня ударить. Я молча ступаю за Федором, но тут же останавливаюсь, понимая, что на мне только одна босоножка. Вторая покоится порванная на земле.
– В одном ботинке нельзя ходить. Примета плохая. Давайте так, Федор Михалыч, вы дойдете до дома, возьмете мне обувь, а я пока вас тут подожду.
– Ага. Бегу и падаю.
– Ну а как же я пойду тогда?
– Желательно, молча и без «гав».
Видя, что я не собираюсь двигаться с места, Федор тянет меня на себя и закидывает к себе на плечо. Только я хочу возмутиться, как получаю хлесткий удар по попе.
– Молчать, я сказал.
Да как он это делает?! Как будто и вправду ясновидящий. Для человека без обуви Федор двигается, на удивление, быстро. При этом зачем-то держит руку на моей попе. Так, стоп, он… ее щупает?
– А вы зачем жамкаете мою пятую точку?
– Шишку у тебя нашел, надо разработать.
– Мне кажется, этой мой ответ, Федор Михалыч.
– С кем поведешься, от того и дури наберешься. Я тебя сказал молчать.
До дома я действительно больше не произношу ни звука. И только когда Федор намеренно грубо закидывает меня на диван и нависает надо мной, пригвоздив мои руки к дивану, из меня вырывается громкое «ой». Только по взгляду ясно зрячего, обращенному к моим верхним минус девяносто, замечаю, что пуговицы на платье расстегнуты. А бюстгальтера на мне нет…
– Что вы делаете?
– Лифчик не учили носить?
– Было бы на чем носить, – пытаюсь выбраться из-под мужчины, но кроме как ерзать, ничего не получается. У меня оголен кусок пусть и отсутствующей, но все же груди, надо мной нависает полуголый и, судя по всему, возбужденный мужик. Мамочки.
– Я тебя прикую к батарее, если предпримешь еще одну попытку сбежать. Ты меня поняла? – когда над тобой нависает огромный мужик, думалка, мягко говоря, работает не очень.
– Не надо к батарее. Там обычно пол холодный. А мне еще детей рожать, – ну ладно, подыграю, все равно батареи в доме нет.
– Тогда к кровати.
– Поняла, а вы не могли бы слезть с меня? Как-то давите весом и не только им. И руки хорошо бы мои отпустить,
