Ознакомительная версия.
– Зачем? Чтобы мне было страшнее умирать?
– Затем, чтобы лечиться.
Витя тяжело вздохнул:
– Ян Александрович, я не сам придумал, что смертельно болен. Это сказала заведующая.
– Ты мог неправильно понять, ты же подслушал наверняка только кусок разговора. И мало ли что она имела в виду! Мы же врачи, самые суеверные люди на свете, может, она специально нагнетала ситуацию, чтобы не спугнуть удачу. У нас в учебниках, например, такой случай описан. Профессор пошел в обход с учениками, смотрит больного и комментирует: то-се, печень не увеличена, селезенки нет. Это у нас жаргон такой. В норме селезенка не пальпируется, вот мы для краткости и говорим, что ее нет. А больной думает: ах, у меня нет селезенки? Ну все, трындец! И действительно, стал чахнуть на глазах до следующего обхода, пока профессор ему не разъяснил, в чем суть.
– Ну, я не такой идиот!
– Оно и видно.
– Я на самом деле чувствую себя плохо. И Агриппина Максимовна говорила однозначно. Знаете что? Вы мне помогли, честно, можете быть спокойны. Уж не знаю, способен я осознать смерть или нет, но я помираю спокойно. Я все в жизни видел и устал от нее.
Колдунов погладил его по голове и усмехнулся:
– Какие у тебя волосы мягкие. Ты будешь очень послушный муж. Эх, Витенька, если ты бухал, трахался и кололся, это еще не значит, что ты изучил жизнь вдоль и поперек.
– Я никогда не кололся!
– Молодец! Но все равно, ты узнал самую маленькую часть жизни, ту, что вовсе в твоем возрасте знать не обязательно.
– Начинается! А без морализонов не обойдемся?
– Давай, груби мне на правах умирающего. Пошли меня куда-нибудь, авось полегчает.
– А вы мне покурить дадите?
– Не вопрос. Пойдем?
Витя натянул треники и свитер. Чтобы идти по коридору не шатаясь, ему пришлось крепко держаться за локоть Колдунова.
Профессор мог покурить и в ординаторской, но демократично устроился на лестничной площадке бок о бок с Сотниковым.
От первой же затяжки у того закружилась голова и затошнило.
– Я, честно говоря, не понимаю, как ты в таком состоянии еще можешь курить. Похоже, здоровье у тебя железное, – заметил Ян Александрович, аккуратно стряхивая пепел в старую консервную банку. – Послушай меня одну минуточку, Витя. Не знаю, как тебе объяснить… Ты познал удовольствия плоти, но совсем не знаешь радостей души. А когда наша душа радуется? Если мы делаем что-нибудь хорошее, верно? Жить ради удовольствий – это, конечно, хорошо, но тут мы жестко ограничены собственным телом: у нас один член, один желудок, в конце концов, один мозг. А возможности нашей души безграничны и зависят только от нашей воли.
Витя поерзал на подоконнике и ядовито протянул:
– Какой вы праведник!
– Да куда мне! А в твои годы я вообще ни о чем, кроме трахача, не думал. Откровенно говоря, так у меня до сорока лет дело обстояло. Знаю, ты думаешь – шел бы этот старый хрен куда подальше со своими нравоучениями, но тут дело такое: пока я трахался на все стороны и бухал, мне было мутно и плохо, а сейчас стараюсь праведно жить, и мне спокойно и хорошо. Мне хочется, чтоб тебе жилось так же спокойно и хорошо, вот и делюсь опытом.
Помолчали. Оба докурили, но продолжали сидеть на подоконнике. Витя не стал напоминать, что профессору незачем стараться ради нескольких дней.
– Моей заслуги, что я перевоспитался, никакой нет, – продолжал Ян Александрович и снова достал пачку. – Тебе больше не предлагаю. Так вот. Все благодаря жене. Страшно подумать, что бы со мной случилось, если бы не она. Брр! Жил, как зомби, – работал до упора, сосал коньяк и крутил с замужней женщиной. Она очень хорошая тетка была, и мы пятнадцать лет делали вид, будто друг друга любим, а расстались – словно никогда не были знакомы. Но жена сделала из меня человека. Хочется в это верить, во всяком случае.
– Вы так мощно влюбились?
Ян Александрович мечтательно посмотрел на тлеющий кончик сигареты.
– Самое смешное, что нет, – сказал он после долгой паузы. – Ведь если поразмыслить, влюбленность тоже можно отнести к плотским удовольствиям – видишь человека и балдеешь. Кайф, в который ты не вложил никакой собственной работы. Я женился, потому что… Ну, там разные были обстоятельства, тебе неинтересно. Сейчас мы должны сосредоточиться на твоем лечении.
Витя махнул рукой:
– Да перестаньте! Вам просто жалко меня стало, вот и пришли, типа, обнадежить.
– Да Господь с тобой! Стал бы я тебе душу бередить, если бы думал, что ты умрешь! Что я, больной на всю голову? Я б тебе тогда бутылку водки принес или попросил бы Агриппину наркотики назначить, чтоб ты не мучился. Витя, знаешь, у кого я тебя консультировал? У председателя Всемирной ассоциации кардио– и торакальных хирургов, это тебе не цацки-пецки. Не думаю, что он понимает в туберкулезе лучше Агриппины Максимовны, но, может, ты на титул поведешься?
– Не-а…
– Как знаешь. Я послал ему твои снимки по Интернету, и он, представляешь, собрал по твоему случаю консилиум, на котором лучшие фтизиатры мира выбрали тебе схему лечения. А Анечка Сумарокова сутки сидела на телефоне, добывая препараты. Она заказала все за границей, чтобы не нарваться на подделку. Вот такие пироги, Витек. И я спрашиваю тебя, что делать будем? Лечиться или лучше феерично пошлем на хер старушку заведующую, Всемирную ассоциацию кардио– и торакальных хирургов, хорошую девочку Анечку вместе с ее папой, твоего покорного слугу и ляжем в гроб со злорадной усмешкой на устах? Только честно, лекарства дорогие, на полотенце их переводить жаль.
Витя молчал.
– Между прочим, – профессор заговорил загадочным и умильным тоном, – Анечка специально не поехала в Египет на каникулы, чтобы контролировать твое лечение и помочь, если что. Даже поссорилась с подружкой, а это, доложу я тебе, для женщины серьезная жертва.
– Так она завтра придет? – невольно вырвалось у Вити.
– Возможно, – произнес Ян Александрович невыносимо таинственно.
– А дадите мне еще сигарету? – спросил Витя и заплакал.
Он плакал, слезы лились потоком, и от этого ему было хорошо. Витя всхлипывал и тут же улыбался.
Ян Александрович обнял его за плечи.
– Ну что ты. Господи, какое же ты еще дитя! Ну все, хватит, а то я сам заплачу. Вот, хочешь, покури.
Но Витя отпихнул его руку с сигаретой. На него напали такие рыдания, что он не смог бы сделать ни одной затяжки.
– Все у тебя будет хорошо. – Профессор обнял Витю и баюкал, как маленького ребенка. – Ты обязательно поправишься и будешь жить долго и счастливо. Лекарства я привез, завтра начнут капать, может, потошнит немножко, но ты же потерпишь?
– Ага.
– Вот и умница. А вечером Анечка тебя навестит…
– Не хочу-у-у! – И Витя зарыдал с новой силой.
Ознакомительная версия.
