мной, как привязанный к веревке бычок, неотрывно глядя на мой рот.
Отступление заканчивается стеной. Я врезаюсь в неё с такой силой, что дыхание перехватывает. А Морозов мгновенно оказывается рядом, уперевшись обеими руками в кафельную плитку. Халат вместе с полотенцем он затоптал по дороге, но похоже, что на собственную наготу ему наплевать. Какой кошмар.
Я взволнованно и беспомощно взираю на него снизу вверх расширенными глазами.
Что это на него нашло? Ведь совсем недавно он совершенно не казался таким озабоченным типом, чтобы так возбудиться от одного-единственного невинного прикосновения! Это какой-то бред! Или…
… ему всë-таки что-то подсыпали в сок.
— Ты такая милая, когда так смущаешься… — тягуче медленно произносит Морозов, почти касаясь носом моего носа. — Знаешь об этом?
— Н-нет, — я нервно облизываю губы.
Они так горят от его пристального внимания, как будто их уже физически зацеловали. Чудеса психосоматики, не иначе!
— Очень милая… и очень, очень соблазнительная…
Четкие очертания его красивых губ расползаются в ленивой улыбке, а синие глаза так и притягивают к себе гипнотической поволокой откровенного мужского интереса. Она придает Морозову обаятельно-шальной вид человека под градусом или скорее даже под кайфом.
— Матвей! — мужественно начинаю я, но он перебивает:
— Хочу тебя поцеловать. Прямо сейчас… — и, к моему сладкому ужасу, начинает увлечённо водить своими губами по чувствительной коже моей щеки.
— Не надо, — возражаю я слабым голосом и упираюсь обеими руками в его грудную клетку, но с таким же успехом можно пытаться остановить наступление какого-нибудь танка. — Перестань…
— Не могу, — шепчет Морозов, жарко дыша в мое вспыхнувшее ухо. — Не могу думать ни о ком и ни о чем, кроме тебя, моя прелесть… с того момента, как услышал твой хрустальный голосок… он такой чистый… как ручеек в плену льда…
Колени слабеют до состояния дрожащего желе от невообразимой смеси паники и взволнованной слабости. И вообще я нахожусь в таком смятении, что еле-еле получается связно думать. Все ощущения сконцентрировались на горячем шепоте босса, который нацеловывает и нацеловывает мне то шею… то щеку… настойчиво подбираясь к губам.
— Люто тебя хочу. Люто…
— Нет, Матвей, ты не хочешь меня! — делаю новую попытку воззвать к его разуму. — Это всë не по-настоящему!
— Упрямая девочка, — шепчет он, тяжело дыша и блуждая тяжелым мутным взглядом по моему лицу. — Только не бойся меня. Не бойся, я… не обижу… веришь?..
— Верю, — лепечу в ответ тонким голосом, хотя сомнения из-за его угрожающе агрессивного напора активно сигналят об обратном.
— Поцелуй меня сама… и я тебя отпущу! — вдруг выдвигает Морозов очередное неадекватное заявление.
— Это лишнее, — протестую я, стараясь увернуться от его ищущих губ. — Ты не в себе!
— Точно, — хрипло соглашается он. — Ты меня сводишь с ума, Ника… поцелуй меня сама, ну же…
— Это всë сок! Там что-то было!
— Плевать…
— Как это плевать? Ты ненормальный!
— А ты — моя муза, — проникновенно отвечает Морозов и обхватывает мое лицо своими большими ладонями, фиксируя на месте. — Всего один поцелуй. Добровольный. Прошу тебя.
Несмотря на его сомнительное состояние, его слова удивительным образом внушают мне доверие. Наверное, по той простой причине, что как раз в таких случаях, когда самоконтроль разлетается в клочья, внутренняя суть всегда вылезает наружу. Вся мерзкая грязь или красота сильной, но доброй личности. Человек вдруг может стать чудовищем… или остаться Человеком.
И Морозов — как раз из последней категории.
…ну вот как отказать, когда он смотрит на меня с таким нетерпеливо-жадным ожиданием, будто от моего решения зависит его жизнь?
Как устоять перед сокрушительно искренним обаянием мужчины, который вдруг оказался обезоруженным взбунтовавшимися инстинктами — и всë же не переступил критическую для меня черту?
Я не могу.
Я тоже обезоружена.
И очарована до волшебного головокружения.
— Хорошо, — выдыхаю на грани тихого стона, и судорожная хватка его рук становится мягче. Он расслабился, понимая, что получит хотя бы часть желаемого. — Я тебя поцелую, но после этого ты сразу же пойдешь в свою спальню. Тебе надо прилечь. И связаться со своим врачом! Пусть выяснит, что…
— Согласен! — нетерпеливо перебивает Морозов и неожиданным рывком поднимает меня за бедра вверх по стене, вынуждая обхватить его за пояс коленями.
Наши лица оказываются на одном уровне. Глаза в глаза.
А твердокаменная и очень внушительная часть его тела, которая чрезвычайно смущает своим пульсирующим давлением, остается гораздо ниже, к моему облегчению.
— Закрой глаза, — прошу застенчиво. — Пожалуйста.
Морозов с готовностью прикрывает веки, и без обжигающего взгляда его синих глаз я чувствую себя гораздо свободней.
Обалдеть, какие у него ресницы длинные! И густые… Любая девушка позавидует.
Всего одну секунду я позволяю себе залюбоваться ими, а затем медленно кладу свою дрожащую ладонь на его слегка шершавую щеку…
И робко прижимаюсь губами к его губам.
На этом бы всë и закончилось, ведь серьезного опыта в этой области у меня не было… но в последний момент всë меняется. Морозов, который словно бы совсем перестал дышать, вдруг шумно вздыхает и погружает пальцы в мои волосы на затылке. Наспех собранная коса окончательно расплетается под его рукой, и я полузадушенно ахаю от вторжения в собственный полураскрытый рот.
Этот поцелуй отличается от того другого… перед студенческой общагой напоказ. Он сумасшедший. Потому что Морозов не просто бешено целует, но еще и непрестанно вжимает меня в стену всем своим обнаженным телом… гибко и ритмично… не скрывая своего яростного желания.
Если бы это был кто-то другой, я бы точно оцепенела и запротестовала. И вряд ли бы с другим подобный напор мог вызвать у меня хоть какие-то приятные чувства.
Но прямо сейчас всë иначе…
Ведь это делает со мной сам Морозов — далекий волшебник всей моей юности, в чей голос я была фактически влюблена! И трепет внутри меня щедро замешан не только на опасливом напряжении, но и на сладкой томительной слабости…
Такое необычное чувство! Оно похоже на сладость мороженого, которое обжигает льдом и тает… тает… тает на языке, оставляя жар и колкие импульсы нервной дрожи. А в какой-то момент оно становится настолько невыносимо острым, что это меня дико пугает. Меня будто на части изнутри разрывает эмоциями — хочется одновременно и застонать от этой невыносимости, и почему-то… зарыдать.
— Хватит! — выкрикиваю я и так резко дергаюсь назад, что затылок ощутимо стукается об стену. — Оййй…
Ладонь щекочет частое теплое дыхание. Оказывается, я прервала наш поцелуй собственной рукой, попросту зажав Морозову рот.
— Хватит, — повторяю тише, всë еще задыхаясь от дикого эмоционального хаоса. — Ты… обещал.
Он даже не пытается избавиться от неожиданного «кляпа». Смотрит на меня
