Стрельба продолжалась, но он все равно оставался на месте, не думая о том, что его тоже могут застрелить. Пули рикошетили о стену, казалось, что они совсем рядом с ним пролетают, но почему-то ни одна не летит прямо в него. Были две, но обе попали в Люси.
Это именно она его окликнула, она закричала «берегись», и уже в следующий момент сбила его с ног. А пули, предназначенные ему, достались ей.
Пульс у нее был слабым и прерывистым. Она открыла глаза, что стоило ей невероятных усилий, попыталась улыбнуться, как будто в тот момент жизнь не покидала её, и на пиджаке её было не кровавое пятно, а томатный сок. Дитрих чувствовал, как по его ладони струится теплая, липкая жидкость, но никак не мог заставить себя посмотреть на руку. Он знал, что она будет вся в крови, но верить в это отказывался.
Люди бежали из холла, кто куда. Переполошенная толпа, как муравьи в муравейнике, куда мальчишка-хулиган льет холодную воду. Они все были равнодушными, холодными, отчужденными. Им не было никакого дела до людей, что умирали сейчас в коридоре. Все они старались спасти свои жизни.
Она была вся в царапинах, а губы были закушены от боли. К тому же из уголка рта потекла тонкая струйка крови. Глаза мутные-мутные, а зрачки огромные. Люси и сама чувствовала, что долго не протянет. Сейчас она видела какой-то длинный-длинный коридор, в конце которого горел яркий, манящий свет. Дверной проем, за которым было тепло и светло, а еще почему-то пахло полевыми цветами. Её тянуло туда, и чьи-то голоса манили поскорее присоединиться к ним. С трудом она заставила себя открыть глаза и посмотреть на Ланца, который сейчас был сам на себя не похож. Лицо, с которого ушли все краски, бледные, подрагивающие губы, а в уголках глаз застыли слезы...
– Зачем ты это сделала? – прокричал он, не понимая, что сейчас её громкие звуки раздражают. Они кажутся ей ужасными, словно усиливают боль.
Дикую, разрывающую изнутри.
– Я люблю тебя, – с трудом ответила она.
Получилось ужасно тихо. Люси почему-то стало страшно, что он не услышит её слов.
– Но, даже если так...
– Я не смогла бы жить без тебя, – продолжила Лайтвуд.
И Дитрих оборвал себя на полуслове, не зная, что сказать в ответ. Обвинения теперь казались ему глупыми и совершенно необоснованными.
Он не смеет обвинять её в чем-то. Он не смеет упрекать её за её поступок.
Вот, когда все наладится, и она выздоровеет...
В голове снова пронеслись слова Керри: «Ты, школа. Коридор. И ты плачешь. Даже не так. Ты рыдаешь. Я не знаю причины, но ты рыдаешь так, словно потерял самое дорогое, что у тебя есть».
Это не может быть правдой. Это не должно быть правдой.
Дитрих пытался убедить себя в этом, но с каждой секундой все отчетливее понимал, что Керри приснился именно этот день. Она не зря предупреждала его об осторожности. Она не знала, что случится, потому и не проинструктировала его. В конце концов, Дарк никогда не видела вещих снов. Это был единичный случай.
– Только не говори, что собралась умирать, – сорвалось с его губ.
Он понимал, что говорит откровенные глупости. Она не просто собралась умирать. Уже умирает в данный момент.
Но на фоне стресса у Дитриха произошло временное помутнение рассудка. Он отказывался верить в то, что происходит вокруг. Не хотел принимать все происходящее за чистую монету, потому и говорил ерунду.
Люси совсем не обижалась на него. Понимала, что он не осознает того, что творится. Ему кажется, что он просто попал в страшный сон. Достаточно захотеть, и он сможет проснуться в один момент.
Лайтвуд потянулась, чтобы поправить в очередной раз, уже по привычке, прядь волос выбившихся из его прически. Странная тянущая боль, от которой она скривилась, прошила все тело. Ей было больно поднимать руку, но очень хотелось видеть в тот момент глаза Дитриха. Видеть в них свое отражение, улыбаться ему. И убедить, что все хорошо. Ничего особенного не случилось. Просто они на время расстаются. Люси верила, что в другой жизни они снова встретятся, и, может быть, будут вместе, раз уж в этой ничего не получилось.
Её счастье длилось недолго. Несколько недель. Но эти недели стоили всех семнадцати лет, что она прожила на свете.
Говорят, что перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. Сейчас Люси понимала, что люди не врут. Действительно, вся жизнь. Самые лучшие её моменты.
Она видела себя маленькой девочкой с двумя огромными бантами на голове, в синей юбке и таких же синих туфлях. А рядом улыбающуюся Кристину, которая все время просит её быть осторожнее, чтобы не упасть. Но она не слушает маму, и в итоге падает, разбивает коленки и хочет заплакать, но в последний момент одергивает сама себя и начинает смеяться. Кристина не понимает причин её веселья, но уже через пару секунд сама начинает улыбаться, понимая, что дочка просто не хочет её расстраивать...
Воспоминание с последнего дня рождения. Она справляла его с подругой. Помнила, что они тогда выбрались в город, но перед этим девушка заставили её сменить привычный наряд на что-то яркое, притягивающее внимание, забыв об обычных серых тряпках.
Яркие кеды с цветными шнурками, короткие шортики и зеленая туника. Люси пыталась протестовать, заявляя, что это не самая подходящая для нее одежда, но подруга гневно сверкнула глазами и спросила:
– А что для тебя подходящее? Вот этот мешок?
– Это не мешок, – фыркнула Люси.
– Все равно в этот день ты должна быть самой красивой, так что переодевайся. И не спорь, – добавила строже.
Потом, наведя марафет, они выбрались в город. Разумеется, одежда сыграла свою роль, и на Люси обращали внимание гораздо активнее, чем обычно. Она этого как будто не замечала, погруженная с головой в свои мечты.
Она вела себя раскованнее, чем раньше. Смеялась, шутила, постоянно улыбалась.
В тот день они сделали много-много снимков, которые Люси так и не взяла себе. Потому что знала, Кристина снова начнет к ней придираться, как только увидит, в чем ходила по городу дочка.
И этот наряд у нее восхищения не вызовет.
Вечером они сидели в кафе. Перед Лайтвуд стоял торт, на котором горели несколько свечей. Меньше, чем ей было лет. Не семнадцать, а пять или семь. Сейчас она уже не помнила точное количество свечей. В мыслях четко отразилось желание, что она в тот день загадала.
«Хочу влюбиться, – думала она тогда, набирая полные легкие воздуха. – Безумно хочу. Вот бы встретить в этом году человека, который научит меня любить и подарит мне свою любовь!».
Любовь, как яд замедленного действия.
Однажды попав в кровь, он остается там надолго. Заставляет людей совершать глупые поступки, идти на любые жертвы, геройствовать. Она бьет больно, нападает внезапно. Стихийно. Никто не может с точностью предсказать, когда она появится и появится ли вообще. Можно так всю жизнь и провести в ожидании.
