— Вот дерьмо! — сказала новая леди Брайерли.
Лорд и леди Брайерли все время были в центре внимания. Их фотографировали, следили за каждым их шагом, брали у них интервью. Этот прессинг не ослабевал.
Появилось новое определение — «их изнасиловали средства массовой информации!» Быть постоянным объектом пристального внимания становилось трудно. Какую газету ни возьми, в глаза бросалось: «модная парочка», «семья года», «титулованные современные молодожены». «Лейблз» придумал новый термин для отпрысков из родовых семей, которые заключали браки с теми, кто стоял гораздо ниже их в социальном плане — «Простократия!»
Все устроители выставок, показов моделей и вечеринок обязательно приглашали Брайерли. Если они приезжали на встречи и празднества, то были «обречены» на успех! Маккензи привнесла налет хиппи на самые модные курорты. На нее смотрели, разинув рты, когда она прилюдно начинала кормить Джордана грудью. Как только она расстегивала блузку, их столик окружали ширмами в самых шикарных ресторанах. В «Сан-Тропезе» ее попросили покинуть ресторан, когда она пожелала кормить сына грудью в общем зале.
Реклама еще раз утвердила за Маккензи имидж нарушительницы правил и революционерки, и это послужило тому, что в ее бутиках все прибавлялось покупателей. Самой большой проблемой «Голд!» было увеличение производства одежды для продажи. Было похоже, что подключение фабрик в Калифорнии станет единственным выходом из положения. Братья Голдштайн летали туда, чтобы прийти к окончательному решению. Они подписали соглашение с фабрикой, которая бралась выпускать для них всю новую серию одежды.
— Но никакого «рабского труда»! — предупредила их Маккензи перед тем, как подписать документы. — Теперь я — леди Брайерли: я все время на виду. И мне не нужно, чтобы на меня смотрели, как на эксплуататора, наживающегося бесчестным образом!
— Я не знаю, что значит наживаться бесчестным образом, — ответил Реджи. — Но если имеются в виду хорошие доходы, то я полностью за это!
— Но не за счет ограбления рабочих! — заорала Маккензи. — Я хочу, чтобы они работали в нормальных условиях и получали хорошую зарплату.
— Мы займемся этим, — ответил Реджи и ушел. Теперь Маккензи больше всего боялась, что ее братья сделают что-то скверное, перехитрят ее, и это плохо отразится на бизнесе и бросит тень на ее имя. Она подумала, что, имея дело с Эдди, она была бы в курсе всего и могла бы помешать махинациям родственников. Но ей потребуется еще некоторое время…
В течение трех недель после рождения сына Элистер изображал из себя любящего папашу. Ему нравилось позировать с ребенком и Маккензи для всех изданий, которые желали запечатлеть первых аристократов Америки, занимающихся дизайном и продажей одежды. Но как только шум стал стихать, он снова начал «свои обходы». И Маккензи по вечерам оставалась одна.
Однажды, как только Элистер ушел, она позвонила Майе.
— Ты можешь простить меня? — спросила она. — Я понимаю, что была страшной сукой, но я скучаю без тебя.
— Ты предала меня и мою веру в тебя, — ответила Майя. — Мне трудно простить тебя.
— Пожалуйста, постарайся, — умоляла ее Маккензи. — Ты же знаешь, что я не имела в виду все то, что наговорила тебе. Пойми, что женщины, когда они беременны, иногда ведут себя непредсказуемо! Ты должна сделать мне скидку на это!
Маккензи посмотрела на спящего сына, он лежал в своей великолепной кроватке.
— Ты хотя бы приди посмотреть на моего сыночка. Он такой милашка, и мне некому похвалиться им!
— Ты что, шутишь? Твои фотографии вместе с ним печатаются везде!
— Да, но моя мамаша держится в стороне… Майя, у меня нет настоящей семьи. Что ты делаешь сейчас? Я так одинока. Элистер снова начал гулять. Ну, ты понимаешь, что я имею в виду. Он начинает с «Канзас-Сити Макс», там встречается со своими дружками, потом они отправляются в «Дом», или к «Артуру», или же в «Син»…
— Ты что, всего этого не знала, когда выходила за него замуж?
— Я надеялась, что брак и отцовство изменят его, — вздохнула Маккензи. — Пожалуйста, Майя, приходи ко мне. Разве тебе самой не бывает одиноко? Нам всегда было так весело друг с другом. Я же просила тебя простить меня. Что тебе еще нужно? Клятва кровью?
Майя покачала головой. Против Маккензи было невозможно устоять, и она тоже чувствовала себя одинокой.
Она приехала на следующий вечер. У них снова возникло что-то вроде дружбы, но Майя старалась держаться отстраненно. Она понимала, что никогда больше не сможет полностью доверять Маккензи.
А Маккензи рассказывала о себе откровенно.
— Секс с Эдди погубил для меня все! — сказала она Майе, когда они склонились над кроваткой Джордана.
— Просто, наверное, ты не можешь иметь в этой жизни всего.
Маккензи грустно посмотрела на Майю.
— Эдди показал мне, как бывает, когда ты по-настоящему любишь другого человека. Мое тело так желает его и постоянно вспоминает о нем. Ты можешь себе представить, что это такое?
— Да… Я так же хочу Филиппа. У тебя бегают по коже мурашки?
— Ты понимаешь! — Маккензи быстро поцеловала ее в щеку, и они отправились в огромную гостиную.
— Как насчет Дэвида? Он так великолепен! Разве он не может заменить тебе Филиппа?
Майя не отвела глаз от проницательного взгляда Маккензи.
— Я пыталась сделать именно это, но ничего не вышло. Я все еще влюблена в Филиппа.
Маккензи схватила ее за руку.
— Мы обе влюблены не в тех мужчин, и у нас обеих нет будущего! Боже, Майя, какая трагедия! Мы обе достигли успеха! У нас много денег! Но мы ужасно несчастны!
— Я не могу ничего объяснить с рациональной точки зрения, — сказала Майя. — Мне он кажется единственным мужчиной, которого я могу любить! Мы так… подходим друг другу! Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Маккензи оставила бутылку шампанского, которую собиралась открыть, откинулась назад в кресле и закрыла глаза.
— Подходите друг другу? Боже, я понимаю, что ты хочешь сказать!..
Она вздохнула и открыла бутылку, пробка взлетела к потолку.
— Мы все равно приговорены к печали, и нам следует напиться по этому поводу!
Майя улыбнулась, она сидела рядом с Маккензи на огромном диване.
— Но я не чувствую себя приговоренной! — Она подняла хрустальный бокал. — В глубине души я верю, что мы с Филиппом будем вместе. Может, в этом мало смысла, но я продолжаю верить в это…
Маккензи тоже подняла бокал.
— Мне бы хотелось так же думать о себе и Эдди… Но я замужняя леди, понимаешь? Какого черта, неужели он станет меня ждать? За что мы выпьем, Майя? У меня нет подходящего тоста.
