что отдала моего ребёнка «тётушке» Алине! С опозданием, конечно, но Цыпа рассказала всё: кто эта женщина, почему жена осмелилась и решилась, с чем был связан такой объективно глупый шаг и откуда взялось безграничное доверие к той, которую она видела всего чуть-чуть, совсем немного — от силы пару-тройку раз.
— У неё вкусные пирожки, жена, — зачем-то сообщаю, закатив глаза.
Да уж! Эта Яковлева несколько раз навещала Асю. Приносила ей вкусности, сидела рядом, о чем-то рассказывала, а после они на два голоса горько плакали. Кстати, первый раз я увидел свою жену в слезах, когда нашёл её в зафиксированном, как выразился Виктор Николаевич, черт бы его подрал, состоянии. А второе слёзное пришествие нас настигло, когда сюда пришла Алина Семёновна и её сын, Денис, которому я вынужден был пожать руку и заявить, что не имею никаких претензий, но по-прежнему настаиваю на увольнении Аси. Он, конечно же, возражать не стал. На этом и закончили. Однако младшая сестра приёмной матери Аси не намерена отступать. Что ж, а я не против, тем более что после их встреч Цыпа становится покладистее и нежнее, и я могу её приласкать, погладить, пошептать в душистую макушку, прикоснуться губами к венке на виске, украдкой потрогать грудь и прижать к себе, заверив, что:
«Всё будет хорошо. Всё будет очень хорошо, Цыплёнок! Не быть беде…».
— Костя?
— М? — утыкаюсь носом в темя.
— Ты не злишься?
И не злился. Ни-ког-да! Были помутнение, недопонимание, несуразицы и недоразумения, но остервенение не посещало мою голову ни разу. С чего она взяла?
— Злость — не мужское качество или черта характера. Ярость, свирепость, гнев — это слабость, а я мужик.
— … — она хихикает, уткнувшись носом мне в грудину.
— Наказать могу, Цыпа.
— Как? — упирается, пытаясь встать, я же набираю силу и впечатываю женушку в себя. — Р-р-р-р, не… Могу… Задушишь! — пищит в мою рубашку.
— Узнаешь, если не прекратишь чудить! Итак?
Сначала выписка. Затем быстренькие сборы. Назначения и закупки. А потом…
Маяк! Нас будет трое! Спокойный разговор! Неизбежная перезагрузка! Новый отсчет! Ещё одна попытка? Там! Там я расскажу ей всё.
Белые розы. Вернее, розочки. Очаровательные малышки, пухлые бутончики со снежными язычками, выглядывающими из зелёных отворотов, укрывающих от ненастий полноценный будущий цветок. Тонкий аромат, истинная нежность, отсутствующие шипы и в меру толстый стебелёк. Букет великолепен, а Костино внимание бесценно! Крафтовая светло-коричневая бумага, салатовая лента и открытка в виде небольшого плюшевого мишки, а внутри плоского зверька простое пожелание:
«Выздоравливай, жена!».
— Устала? — его рука накрывает мою кисть, покачивающуюся в такт движению машины. — Ася-я-я?
— Нет, — смотрю на обручальное кольцо на мужском пальце и шепчу. — Люблю тебя, Костенька. Я очень-очень тебя люблю. Будь со мной, любимый.
— М? — он аккуратно сдавливает мне фаланги и раскатывает бережным захватом мягкие хрящи. — Что ты говоришь?
— Спасибо за цветы, — тут же повышаю голос.
— Угадал хоть с выбором? — отпустив мою ладонь, теперь двумя руками удерживает руль и, прокрутив его, вынуждает повернуть направо спокойную здоровую машину. — Нравится?
— Очень, — еле слышно говорю. — Они великолепны. Дорого, наверное?
— О цене не спрашивают, Цыпа, тем более мужчину. Подарок, значит, даром!
— Ты меня…
— Балую? — теперь его рука сжимает моё бедро и, не торопясь, прокладывает дорожку мягких и приятных объятий, пока не останавливается на моём колене, где указательным пальцем муж, по-видимому, намерен изобразить известный только лишь ему узор.
— Долго ещё? — слежу за тем, как он неспешно выводит вензеля на укрытой тканью чашке.
— Потерпи, скоро приедем, — подмигнув мне, переводит взгляд на сына, сидящего на своём законном месте позади нас. — Тим, как там обстановка?
Сын квакает, а затем, смешно присвистнув, громко заявляет о том, что у него как будто:
«Нет проблем, отец!».
— Быстро еду или наоборот?
— Нормально, — словно с облегчением выдыхаю.
— Ась?
— Не знаю, — плечами пожимаю.
— Что именно?
— Это ведь чужой дом, там нет наших вещей, там… — трогая пальцами края белоснежных, закрученных в живой рулон, нежнейших лепестков, бухчу под нос, извлекая возражения. — Послушай, пожалуйста.
— Ага? — по-моему, он чем-то недоволен.
— Даша, — неспешно начинаю, — она… Твоя… Как это сказать?
— Ага? — а муж уже настаивает и с нетерпением ждёт.
— Неважно, — махнув рукой, внезапно заключаю.
— Хочешь, расскажу кое-что интересное?
— Хочу! — и моментально оживаю.
— Я видел Дашку без трусов. Не-од-но-крат-но!
— А-а-а? — мой рот непроизвольно открывается, а я вжимаюсь в спинку кресла. — Ч-ч-что?
— Год разницы, Цыпа.
— И-и-и… — нет, не приду в себя, а такими откровениями он меня мгновенно доконает!
— Резинка на трусах сильно натирала ей нежную кожу, поэтому кудрявая соплячка скакала на волнах, рассматривая широко распахнутыми глазами моё обнажённое хозяйство. Она мне соски давила, Ася. Показать?
Обойдусь! Мотаю головой и завожусь.
— Я с ней, между прочим, впервые поцеловался. Родители имели на нас планы, женщина. Отцы дружили, вместе учились в институте, сидели, если можно так сказать, за одной партой. Алексей Смирнов был частым гостем в доме у Петра Красова. Дочь привозил, знакомил со мной. Я, если тебе интересно, не возражал. Мы с Дарьей исследовали местную флору и фауну, а также познавали детско-юношескую анатомию. О том, что у девочек между ножек, — он прикасается к этому же месту, но на мне, — не стручок, а горяченькие складочки, я узнал, когда гулял с Дари-Дори. Развратная малышка! — моргает и закусывает нижнюю губу. — У неё бешеный темперамент и смекалка. Воровали с ней взрослые журналы и листали до потери пульса, слюнявя пальчик. Ты же понимаешь, как созерцание заводит? — с пошлым блеском подмигнув мне, нагло продолжает. — Увиденное и прочитанное необходимо было ввести в эксплуатацию, так сказать. Французский, итальянский, ресницами, носом, щекой и шеей… М-м-м-м! Я целовался с первой леди Смирновых. Рыбка — очень общительная и страстная натура. Горовой знает. Недаром же Даша — прима «аргентины». Столько секса в крошке, что словами не передать. Эту кумпарситу нужно брать и брать, и брать. Трое, твою мать, детей! Яр, видимо, внемлет всем непроизносимым мужским желаниям. Чёрт! — муж смотрит на свой пах. — Я возбудился, женщина. Это… Ха! — кивает на то, чего и нет. По крайней мере, я там ничего не вижу.
Грубая джинсовая ткань, отстроченная ширинка и отсутствующий… Бугор! Врёт же? Врёт, врёт, врёт! Коз-ё-ё-ё-ё-л!
— Ни черта себе проблема, Цыпа! Ночью, — Костя тянется ко мне, при этом не спускает глаз с дороги, вьющейся широкой лентой, — я займусь тобой.
— Ты… Ты… Хватит! — уже почти рычу. — Забыл про половой покой?
— И что?
— Мне нельзя, — прячу взгляд и недовольно бормочу. — Не менее месяца. Так врач