– Джози, прошу тебя!
Мальчик, вздохнув, бросил последний гневный взгляд на отца и вышел в прихожую. Он накинул на плечи куртку, взял за лямки рюкзак с книгами, который оставил там, вернувшись домой из школы, и, бесшумно открыв входную дверь, выскользнул из дома.
Донна, взяв со стола поднос, опустилась на колени и принялась собирать на него остатки обеда, разбросанные по полу. Шея ее нестерпимо болела после укола вилкой, глаза застилали слезы. Она старалась подавить рыдания и ни о чем не думать.
Внезапно невдалеке от того места, где она сидела, согнувшись над подносом, на пол стала тонкой струйкой литься вода. Донна подняла глаза и увидела, что Мэтью, криво улыбаясь, опорожняет стоявший на столе кувшин. Вид его был настолько зловещ, что у Донны потемнело в глазах. Она не знала, что подумать, чего ждать от этого распоясавшегося мерзавца. Она чувствовала себя бесконечно, чудовищно униженной, в ней боролись страх перед Мэтью и неистовый, ослепляющий гнев.
Вскочив на ноги, она отошла в сторону, глядя расширенными от ужаса глазами на все увеличивавшуюся лужу на полу. Машинально вытирая руки о подол юбки, она дрожащим голосом спросила:
– Зачем ты это делаешь?
– Я это делаю, – неторопливо проговорил Мэтью, передразнивая ее мимику, – потому что ничего иного ты не заслуживаешь. Единственное, что ты умеешь – это мыть пол. Так вот и вымой его! – Внезапно выражение его лица изменилось, в блеклых голубых глазах загорелась ярость. – Как ты посмела просить мою мать позвать к нам на День Благодарения эту Челси Кейн?!
Так вот, оказывается, в чем было дело! Ей следовало давно обо всем догадаться! Как же она могла упустить это из виду? Люси передала ее просьбу Эмери, который не замедлил поделиться новостью с Оливером и Джорджем. А кто-то из них троих в свою очередь рассказал обо всем Мэтью. Но она не собиралась виниться в содеянном. Совсем наоборот!
– Я подумала, что это было бы совсем неплохо! – с вызовом ответила она.
Глаза Мэтью налились кровью.
– Я терпеть не могу эту бабенку! – прорычал он. – И тебе это прекрасно известно! Я на дух не выношу этого выскочку Джадда Стриттера и его придурка папашу! А больше всех я ненавижу Нолана Маккоя! – Он предостерегающе поднял палец. – Я заметил, как этот коп пожирает тебя глазами! Учти, что ты моя жена, и он не смеет даже мечтать о том, чтобы прикоснуться к тебе! И ты не смеешь заигрывать с ним! Запомни это хорошенько, а то как бы тебе не нажить гораздо более серьезных бед, чем выброшенные на пол креветки с рисом!
Не успев договорить, Мэтью с искаженным яростью лицом одним взмахом руки смел со стола тарелки Донны и Джози. Тонкий фарфор, жалобно звякнув, раскололся о твердый дубовый пол. Настал черед стаканов для воды. Мэтью один за другим швырнул их в стену.
Донна в ужасе прикрыла голову руками. Мэтью рванул ее за локти и завизжал, брызгая слюной:
– Убери все это! И не мешкай! А когда закончишь, отправляйся в магазин и наведи порядок в служебных помещениях! И в следующий раз пусть Джози сам идет к врачу! Я предоставил тебе кров, пищу и одежду, и будь любезна отработать то, что я на тебя трачу! Кто ничего не делает, тот ничего и не получает, ясно?! Попробуй у меня полодырничать! Мало того, что ты глуха, как тетерев, что ты не говоришь, а мычишь, как полоумная!.. – Передернувшись от отвращения, Мэтью быстрыми шагами пересек столовую. Через несколько секунд Донна почувствовала, как входная дверь с грохотом захлопнулась за ним.
Теперь, когда Джози и Мэтью оставили ее одну, у Донны от всего пережитого подогнулись ноги. Прислонившись к стене, она прижала локти к бокам, пытаясь унять нервную дрожь, сотрясавшую все ее тело. Но это не помогло. Ее по-прежнему трясло так, что зубы ее выбивали частую дробь. Разум также отказывался служить ей. Она не могла сконцентрироваться ни на одной мысли, в голове ее, сжимаемой тисками боли, проносились обрывки каких-то смутных воспоминаний, душу переполняли досада, гнев, страх, и над всем этим витало чувство невосполнимой утраты, которое, несмотря на его зыбкость и расплывчатость, причиняло ей невыразимые страдания. Тело не повиновалось ей, и она не могла ни сделать шага, чтобы опуститься на стул, ни даже присесть на корточки. Она попыталась было закричать, но из горла ее, как в кошмарном сне, не вырвалось ни звука. На полу из остатков еды, осколков фарфора и стекла сама собой составилась какая-то чудовищная сюрреалистическая картина, и Донна, поймав себя на том, что не отрываясь глядит на нее, с усилием закрыла глаза.
Боль и гнев с новой, неистовой силой охватили все ее существо. Она чувствовала, как, подобно океанским волнам, они окатывают ее с головой и влекут в пучину безысходного отчаяния. Тело ее трепетало и, прижавшись к стене, она стояла без движения, утратив чувство времени и потеряв всякую связь с реальностью.
Ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем сознание начало мало-помалу возвращаться к ней. Дрожь унялась, исчезла и тяжесть в голове и ногах. Открыв глаза, она обнаружила, что стоит на осколках стекла от разбитого стакана.
Ощупав рукой влажное лицо, она судорожно вздохнула и осторожно, Глядя под ноги, выбралась из столовой. В кухне она сняла с себя всю одежду, сложила ее на одну из полок и, тщательно вымыв лицо и руки, распустила волосы, проведя по ним мокрой пятерней. Взбираясь по лестнице наверх, она продолжала приглаживать волосы рукой.
Через несколько минут она вышла из дома. На ней были голубые джинсы и теплый свитер, поверх которого она надела свою выцветшую куртку. Она миновала короткий переулок и оказалась на главной городской площади. Стоя спиной к церкви, она долго смотрела на три величественных каменных особняка по другую сторону лужайки. Ее переполняло отвращение ко всему, что олицетворяли собой эти роскошные здания. Она проклинала тот день, когда родилась в семье Пламов, и тот, когда вышла замуж за одного из Фарров. Она проклинала узы, неразрывно связавшие ее с Норвич Нотчем, который ей не суждено было покинуть до конца своих дней.
Она принялась бесцельно бродить по улицам, глубоко засунув руки в карманы джинсов. Глаза ее лихорадочно блестели, губы пересохли. Она прошла мимо магазина и, свернув возле гостиницы, углубилась в узкий переулок. В большинстве окон ярко горел свет, и лишь некоторые из них светились призрачным голубоватым сиянием. Там семьи горожан собрались у экранов телевизоров.
Донна не заглядывала в окна. Ее не интересовала жизнь соседей и знакомых. Она не чувствовала холода и не боялась темноты. Она навряд ли отдавала себе отчет в своих действиях, просто шла и шла вперед не разбирая дороги.
Она миновала здание пожарной команды и, приблизившись к школе, прошла по лужайке, затем повернула назад, на шоссе, которое вело прочь из города. Ее охватило желание идти по этой дороге не останавливаясь, пока не придет в другой город, где жизнь, возможно, окажется проще, чем в Норвич Нотче, где в ней не будут видеть одну из Пламов или одну из Фарров, где она сможет быть самой собой. Улыбаясь этим мыслям, она зашагала быстрее, но, вспомнив о Джози, сделала еще несколько нерешительных шагов, повернулась и побрела назад.
