Итак, на третий день решение было принято: она пригласит его отужинать. Приготовит свои знаменитые спагетти под острым соусом, напечет булочек с пармезаном, а на горячее подаст нежные, сочные эскалопы. На десерт — домашний щербет и сырный пирог по-римски.
Выбрала себе Сесилия и подходящий наряд: элегантное шелковое платье со свободным лифом, чуть присборенное на талии. Она скроила его по рисунку из последней коллекции Шанель.
Вот только написать ему или позвонить? Как лучше? Нужно посоветоваться с Кейт. Эта мысль вызвала горечь в душе. Раньше Сесилия непременно спросила бы совета у Мириам; сейчас же она содрогнулась, словно совершила предательство по отношению к умершей подруге.
После того как ужин закончился, Сесилия с трудом могла припомнить, о чем говорил за столом Марко. Чтобы упорядочить разбегающиеся мысли, требовалось время. У нее никак не укладывалось в голове, что на чек, открытый на ее имя аж в 1954 году, деньги поступали от малознакомого и в общем-то ни в чем не повинного человека, а не от Винченцо, как она полагала все эти годы.
Ощущая безмерную благодарность, Сесилия тем не менее в глубине души огорчилась. Уж лучше бы ей не знать об этих деньгах! Ведь теперь получается, что она в неоплатном долгу перед Марко, да и Джина тоже — не будь на чеке необходимой суммы, дочь не смогла бы снабдить Моргана деньгами для основания собственной компании.
За столом оба чувствовали себя несколько неловко: давние события вновь обрели реальность и всплыли из прошлого, будто от сегодняшнего дня их и не отделяло сорок три года. Сесилию снова охватило былое ощущение стыда и беспомощности.
Только бы скорее кончился ужин! — думала она. Побыстрее убрать посуду, подняться наверх, принять ванну и что-нибудь выпить, чтобы провалиться в сон!
С каждым сказанным словом у нее все больше улетучивались сила духа и чувство собственного достоинства, разговор становился натянутым.
Да и Марку, надо сказать, было не по себе. Оказавшись в обществе Сесилии, он вновь испытал стыд — как тогда, много лет назад, когда исповедовался перед своим дядей.
Но с другой стороны, не расскажи он тогда генералу Берну о своей вине, Сесилия так никогда и не вырвалась бы на госпитальном пароходе из истощенной войной Италии. А значит, и поужинать сейчас вдвоем им бы не довелось…
И Марку, и Сесилии недоставало за этим столом детей. Но раз уж внуки решили пожениться, оба их семейства еще не раз соберутся вместе. Сегодня же они ужинали только вдвоем, и прошлое незримой волной обдавало их воспоминаниями о перенесенных когда-то страданиях.
Январь 1988 года выдался на редкость холодным, ледяной ветер так и бесновался в узких улицах между высоченными небоскребами, едва не сбивая с ног одиноких прохожих. Сразу же после Нового года Кейт, как и обещала, закатила торжественный праздничный обед в ресторане «Четыре времени года».
Через два дня Джина вихрем ворвалась на материнскую кухню. Недавно она бросила курить и по этой причине стала еще более раздражительной, чем прежде.
— Мало того, что моя дочь вышла замуж за сына этого мерзавца Руфуса Картрайта, — завопила она прямо с порога, — так еще эта стерва Кейт Хиллз устроила ей праздник в ресторане, видите ли! А я, ее мать, узнаю об этом от Кларенса Фаулера!
Чуть не задохнувшись от ярости, Джина остановилась, чтобы перевести дыхание, но хватило ее ненадолго.
— А ты-то, ты, моя родная мать, ты тоже хороша! Ведь все знала о планах Скарлетт, а мне сказать не удосужилась. — Джина в раздражении топнула ногой. — Зато не забыла приодеться и отправиться на свадебный обед в ресторане «Четыре времени года»!
— Джина, умоляю тебя!.. — начала было Сесилия, но Джина не дала закончить.
— Ах-ах, «Джина, умоляю тебя»! — передразнила она мать. — Если уж ты меня предаешь, кому же вообще я могу верить на этом свете? — Она с силой стукнула себя кулаком в грудь и решительно заявила: — Я тебе никогда этого не забуду. Слышишь? Никогда!
С этими словами она резко повернулась и захлопнула за собой дверь.
Прошло несколько недель. Гнев Джины поутих, жаркое пламя в груди постепенно угасло и превратилось в едва тлеющий пепел. Работа — лучший доктор, в этом она всегда была уверена и потому с головой погрузилась в дела и светскую жизнь.
Перво-наперво Джина пополнила свою и без того немалую коллекцию американских экспрессионистов. Далее один за другим последовали вернисажи в Музее современного искусства, в музеях Гугенхайма и Уитни, которые не мыслились без ее присутствия. В «Нью-Йорк таймс» и «Вог» замелькали ее фотографии. Джина тут, Джина там. Да еще она успевала участвовать в различных благотворительных мероприятиях, посвященных то борьбе со СПИДом, то помощи нью-йоркскому симфоническому оркестру.
Но к матери Джина так и не собралась. Да и дочь видеть не хотелось. И вряд ли захочется в дальнейшем, с горечью думала Джина.
Уже давно она испытывала неприятные ощущения в нижней части живота. Теперь, снедаемая ненавистью и горечью, она постоянно ощущала там острую режущую боль.
Спустя год после замужества дочери Джина наконец решила проконсультироваться с хирургом, но о том, что ее кладут в больницу, ни матери, ни дочери не сообщила. Когда был установлен диагноз — опухоль, — Джина пересмотрела свое завещание, выделив гораздо большую сумму на благотворительность, чем прежде.
Только Моника Мартинс находилась у ее постели в день операции. Когда врачи спросили Джину, кто является ее ближайшим родственником, она надолго задумалась, но все-таки назвала имя Скарлетт.
По злой иронии судьбы в трудные послеоперационные дни Монике не удалось связаться со Скарлетт: вместе с Тео дочь Джины срочно вылетела в Лос-Анджелес…
После стремительного и совершенно неожиданного захвата Джиной «Картрайт фармацевтикалс» Руфус принял твердое решение оставить дела, как это когда-то сделал его отец. Разница между ними, хоть и не столь существенная для Руфуса, все же была: отец всего себя отдал бескорыстной заботе о благе других, а сына, как всегда, тянуло на развлечения. Черт побери, ему всего сорок пять, разве это возраст? Самое время начать новую жизнь, завести новые знакомства.
В короткое время Руфус научился водить катер, самолет, прыгать с парашютом. А потом увлекся подводным плаванием.
Несчастье случилось, когда он отправился на калифорнийское побережье, чтобы понырять за кораллами. Видимо, Руфус нырнул слишком глубоко, допустил какую-то нелепую ошибку, вследствие чего шланги запутались, доступ кислорода прекратился, и он, увлекаемый собственным весом и тяжелым снаряжением, плавно опустился на океанское дно.
