– Но мы должны пробовать ещё, Уилл! – повышаю я голос в настойчивых попытках образумить себя и брата.
Да, Миа, начни, пожалуй, с себя!
– Это просто влечение. Мы молоды, у нас кипят гормоны. Как давно у тебя была девушка? У нас с…
– Хватит, – резко прерывает меня брат, подскакивая на ноги и нечаянно сбивая с пирса кружки.
– У нас с Колином…
– Хватит, замолчи, Миа! – уже кричит Уилл, запуская длинные пальцы в светлую шевелюру. – Ты сама-то слышишь, что говоришь?!
Моё сердце грохотало в груди, отдаваясь набатом в ушах. Оглушая. Но я усердно пыталась остановить процесс нашего саморазрушения, стараясь впечатать в нас эту приторную ложь.
– Слышу. То, что случилось вчера, объяснимо. Более того, это поправимо, Уилл. Мы молодые парень и девушка. Возможно, если мы найдём себе по паре, то всё будет так, как и прежде! – Мой голос, что был готов сорваться на хрип, стал противен даже мне самой.
Лицемерка! Ты – просто лживая лицемерка, Миа Аддерли.
У брата сдали нервы. Одним резким движением он схватил меня за локоть и подорвал с пирса, потянув на себя. Навис над моей фигурой, словно грозовая туча. Я только и успела жадно ухватить воздух губами, будто бы пойманная рыба, что делает последние свои глотки. Его руки превратились в крепкие силки. Я довела его. Довела своей «ложью во благо». И теперь только и оставалось, как смотреть на его плотно сжатые скулы и ожидать своей участи.
– Ты этого действительно хочешь, да? Тогда скажи мне это прямо в лицо, – его осипший голос касается моих щёк. – Скажи, что не хочешь запереться в этом проклятом трейлере и отгородиться ото всех вокруг! Просто скажи, что не хочешь забыться вместе со мной, и я пойму. Только не лги… Неужели ты не понимаешь? Я чувствую тебя, как никто другой. Говори, чёрт тебя побери! Сейчас, Мими. Выдыхая прямо сейчас свою маленькую ложь в мои губы!
Мышцы сковывает лёгкая судорога. Глаза невольно наполняются влагой. Я молчу, не в силах больше вымолвить и слова. Кусаю свои губы в попытке не разреветься прямо здесь, на этом проклятом пирсе в его руках.
– Так я и знал, – хмыкает Уилл и разжимает наконец пальцы на моих плечах.
Он прикрывает глаза от бессилия и шумно выдыхает. Растерян, застигнут врасплох. Моё сердце болезненно сжимается, обливаясь кровью. Во мне появляется острое желание обнять его и уткнуться в широкую грудь лицом. Вытянуться на носочках и гладить светлые густые пряди дрожащими пальцами. И… утешать, утешать, утешать. Пока наше дыхание не выровняется и мы не прислонимся друг к другу лбами, улыбаясь кончиками губ.
– Собирайся, нам пора выезжать домой, – безразличный и холодный тон вырывает меня из моих помыслов. Оглядываясь вокруг, наблюдаю лишь крепкую спину удаляющегося брата.
Горло саднит от застрявших в нём нежных слов, признаний и тихих стонов. Мне дурно. Растерянно хлопаю ресницами. Быстрыми шагами брат покидает старый пирс. Над кромкой леса уже вовсю светит солнце. Оно ослепляет своими яркими лучами, грея после ночного плача неба. В лазурной, чистой воде отражаются его блики. И я стою, не в силах шевельнуться. Чувствуя, как весь мой мир с треском рушится по моей же собственной вине.
Так будет правильно.
Глава 6.
POV Уилл
Я всегда был привязан к ней. Словно наши ангелы-хранители сговорились и соорудили крепкий морской узел между нашими судьбами. Всегда. Каждый мой вздох непременно сопровождался мыслью о сестре. Она была везде: в сумеречных бликах, в ярких солнечных лучах, а когда я прикрывал глаза, то вместо сплошной темноты мне мерещилась её озорная улыбка.
Это было нечестно. У меня не было выбора изначально. Наша близость была заложена с молоком матери. Я рос, а вместе со мной росла и Миа. Бок о бок. Одинаковые радости и горести. И в какой-то определённый момент всё вдруг стало общим. И мы. Как одно целое. Все её слезы я начал пропускать через себя, а улыбки делить вместе с ней.
Вот Миа пошла в садик. Её первое недовольство миром. Первая драка. Итог: выдранные клочки светлых волос моей подруги. Помню дни, когда она делала свои робкие и неуверенные шаги к осознанию того, что она – девочка. Чёртова менструация и знакомство с косметикой. И конечно, это не обошло меня стороной. Когда у малышки начинались «нервные дни», как я их называл, я создал эту проклятую традицию – покупать маленькие грелки различных форм и цветов. Вы представляете? Я считал себя полным дебилом, покупая эти милые вещицы. И, чёрт подери, чтобы я когда-нибудь делал это для кого-либо ещё! Но в те самые моменты, когда моя девочка широко распахивала свои большие глаза и по-детски заливалась смехом, я таял. И пошёл бы на это снова. У сестры и по сей день хранилась небольшая коллекция. Свернувшись клубком в своём огромном кресле, она прикладывала эти грелки с тёплой водой на низ живота и, исполняя страдальческий выдох, заматывалась по уши в свой клетчатый плед.
Боже, да я был настоящим подкаблучником, если смотреть на это с другой стороны. Но, к счастью, тогда я не знал какой-то иной стороны. Миа нуждалась во мне, а я нуждался в ней. Это было единственным правильным решением. И да, я совсем не задумывался, что скажут обо мне посторонние, видя, как широкоплечий спортсмен разглядывает на витрине тональные крема в поисках оттенка с причудливым названием «айвори».
Она была немного дикой. Проказнице было больше по вкусу слоняться за мной по двору в поисках приключений, чем слушать настояния нашей матушки о манерах. Но мы всегда слишком любили и уважали родителей, потому практически беспрекословно слушались, хоть и не всегда оставались довольны их решениями.
Далее последовала старшая школа. Это самое сложное и переломное для нас время. Первый тревожный звоночек прозвучал именно там. Он принял обличие разбитой губы Алекса – её одноклассника, который вздумал, что может зажимать мою сестру на пороге её собственного дома. Как неосторожно… Миа тогда выказывала мне свою обиду целый час, а затем тихонько придвинулась ко мне на диване и со смеющимся взглядом юркнула под руку.
Наши ссоры всегда заканчивались смехом. Даже будучи взрослыми, мы находили странным находиться в одном доме и при этом избегать друг друга, ходя угрюмыми. Быть в ссоре с сестрой равносильно тому, что быть не в ладах с самим собой. Да, именно так. Меня угнетало изнутри это едкое чувство дискомфорта, душевного хаоса и тоски. Выворачивало наизнанку, когда я замечал эти её растерянные взгляды и полную апатию ко всему, что происходило подле неё.
Это впервые. Целые сутки мы не говорим друг с другом. Я сижу на полу в своей комнате и прислушиваюсь к звукам за стенкой. У сестры снова грохочет музыка. Напускное спокойствие. Словно ничего и не произошло. Прикрываю глаза и вспоминаю недавнюю поездку. Всю дорогу мы молчали, изредка обмениваясь пустыми диалогами. Её пушистые ресницы иногда подрагивали, и Миа тут же отворачивалась к окну, стараясь подавить в себе нарастающую истерику. В моей же груди появлялась тяжесть, которая возрастала во мне с каждой секундой всё больше и больше. Вот и сейчас я слышу сквозь рокот какой-то группы, которую она даже не слушала, едва слышный всхлип сестры. Сжимаю пальцы в кулаки в надежде побороть в себе подступающую к горлу агрессию. Она просыпается, колет меня изнутри и грозится выплеснуться с сорванными голосовыми связками. Подрываюсь с места и сбегаю по лестнице вниз. Есть лишь одно место, где я могу остановить свой безумный поток мыслей.
