— Я не знаю, какой он, мам. Потому что не могу вспомнить его.
Мой голос звучит резче, чем я хотела, и мама вздрагивает. Я ем картошку и выдыхаю:
— Прости. Сегодня был странный день.
Она встает и целует меня в голову.
— Я знаю, милая. Постарайся немного отдохнуть. Завтра тебя отпустят домой, где я смогу о тебе позаботиться.
Мама уходит, а через несколько часов приходит Наоми с последней ночной проверкой. Я доедаю остатки картошки фри и позволяю бессмысленным мультикам по телевизору унести меня в сонное царство.
— Я слышала, что тебя выписывают, — говорит Наоми.
— Аха.
Она приподнимает бровь.
— Никаких катаний на колясках? Никакого крика? — Она пересекает комнату и трогает мой лоб. — Ты хорошо себя чувствуешь?
Я откидываюсь назад.
— Мне все врали.
— Да? Почему же они это делали?
— Ты тоже.
— Я точно не врала! — Наоми выглядит обиженной.
— Ты могла сказать мне, что у меня амнезия.
— Я понятия не имела! Я отвечаю за твое физическое здоровье. Всей этой ерундой с головой занимаются доктор Фенвол и доктор Мерних.
— Ох, — хмурюсь я. — Прости.
Наоми садится на кровать и мнет в руке обертку от моего гамбургера.
— Почему ты думаешь, они врали? — спрашивает она тихо.
— Потому что хотели, чтобы мне было неловко.
— Чепуха. Они хотели защитить тебя. Хотели, чтобы тебе стало лучше.
— Даже София знала.
— Я не удивлена — эта девочка знает все. Иногда она словно видит людей насквозь. — Наоми слегка поеживается, но в комнате не холодно. — Теперь пообещай мне, что сегодня ты не проникнешь в детское отделение, хорошо?
— Но… мне нужно с ними попрощаться.
— Утром я отведу тебя попрощаться. Обещай мне.
— Я обещаю.
— Конкретнее.
Я раздраженно произношу:
— Обещаю, что не взберусь по стене и не перелезу через шаткий оконный карниз в детскую палату.
— Рада это слышать.
Она поправляет мою капельницу и подключает монитор. После быстрой проверки моей диаграммы, она закрывает жалюзи и выключает свет.
— Спокойной ночи, Айсис.
— Спокойной ночи.
Больничная кровать достаточно удобна, но слишком большое количество комфорта вскоре надоедает. Заставляет чувствовать себя беспомощной и неуклюжей. Но я уезжаю. Завтра мой последний день здесь. Реальный мир снаружи ждет меня. Мои реальные воспоминания ждут меня снаружи.
Крыльцо Айсис неизменно обветшалое.
Китайский колокольчик жалобно звенит на вечернем ветерке. В доме горит свет; теплые квадраты золотистого света отгоняют тьму. Я вытаскиваю ключи из замка зажигания и хватаю с заднего сиденья еще теплую лазанью. Миссис Блейк украсила парадную дверь рождественским венком и белой гирляндой. Я приглаживаю волосы и дважды стучу. Пестрое стекло по обе стороны от двери было восстановлено после того, как тот ублюдок его разбил, однако при его виде мое горло по-прежнему неприятно сжимается.
Миссис Блейк подходит к двери в свитере и штанах для йоги. Она выглядит более счастливой и здравомыслящей, чем в мои предыдущие визиты.
— Джек! — открывает она дверь. — Проходи быстрей! Ты, должно быть, замерз.
Я захожу в теплоту холла, женщина сразу же берет мое пальто и суетится над лазаньей.
— Ты сам ее приготовил? Пахнет просто восхитительно! Наверное, ее очень сложно сделать!
— Не очень. Просто немного мяса и соуса.
— Чепуха. Я не смогу приготовить хорошую лазанью даже во имя спасения собственной жизни. Огромное спасибо.
— Ешьте, пока она еще теплая.
Она смеется.
— Обязательно. Проходи в кухню. Хочешь кусочек?
Я игнорирую урчание в животе.
— Я уже поел.
— Ну, по крайней мере, хоть сока выпей. Или ты хочешь содовой? Я могла бы приготовить тебе гоголь-моголь!
— Воды будет достаточно.
Она цокает, и это звучит так знакомо. Айсис делает точь-в-точь так же, когда в чем-то разочаровывается. Миссис Блейк наполняет стакан водой и пододвигает его ко мне, а затем накладывает себе порцию лазаньи. Мы сидим за столом, и я наблюдаю, как она ест. Ее запястья выглядят тоньше, чем были в прошлый раз.
— Вы вообще едите? — мягко спрашиваю я. Женщина пожимает плечами.
— Ох, знаешь. Последнее время в музее невероятно много дел, поэтому я не готовлю так часто, как должна.
— Вы забываете.
Она смущенно улыбается.
— Да. Айсис хороша в этом — всегда собирает мне обед и кладет в машину, поэтому я не забываю его утром.
Ее глаза загораются, когда она откусывает еще кусочек.
— А ты действительно замечательный повар, Джек. Лазанья просто восхитительна! Спасибо.
— Это меньшее, что я мог сделать.
— Нет-нет. Ты вообще не должен был этого делать. Визиты, еда, все это. Я… я очень благодарна. Ты нам очень помог.
Под столом я сжимаю пальцы в кулак.
— Я вообще никак не помог.
— Без тебя… — Миссис Блейк делает глубокий вдох, словно то, что она собирается произнести требует больше воздуха, больше жизненной силы. — Без тебя Лео бы…
— Я ничего не сделал. Я не успел спасти Айсис, — резко говорю я. — Она пострадала, потому что я был недостаточно быстр. Я подвел.
Последние два слова отдаются эхом в практически пустой, тусклой кухне.
— Я подвел, — произношу я более твердо. — Она забыла меня, потому что я допустил ошибку.
— Она не забыла, Джек, нет. Дело не в этом.
Нет. В этом. Это мое наказание. И я приму его. В конце концов, я слишком долго его ждал.
Я встаю и иду в холл, где надеваю пальто. Миссис Блейк обеспокоенно следует за мной.
— Я не хотела… прости. Ты не должен уходить, — говорит она.
— У меня много работы.
Она не знает, что за работа. Она просто знает, что я должен уйти. И она, так же как и я, знает, что это всего лишь предлог.
— Ну, хорошо. Веди осторожно.
Прежде чем я успеваю шагнуть за дверь, миссис Блейк хватает меня за рукав пальто. Я оборачиваюсь через плечо и вижу, как сочувствие светится в ее глазах с невероятно трогательной теплотой, пока она тихо шепчет:
— Тебе всегда рады в этом доме, Джек.
Я молчу. Миссис Блейк протягивает руки и обнимает меня. Я подавляю желание ее оттолкнуть. У нее нежные руки. И на мгновение она ощущается как моя мама. Я первым разрываю объятия. Как всегда.
— Мне нужно идти, — произношу я. Она кивает.
— Ты придешь туда? В суд?
— Постараюсь. Не знаю, позволят ли мне войти в здание суда. Спрошу у юриста моей матери.
