Я не спала в самолете, и теперь голова у меня шла кругом от усталости; меня едва не стошнило при виде непривлекательного завтрака, который на борту предлагали — по моим часам, которые по-прежнему шли по калифорнийскому времени, — в два ночи. После такого путешествия все тело у меня ломило, голова и глаза болели, губы сводило от усталости, а одежду, которая была на мне, я, казалось, носила с начала времен.
Нас окружали рекламные щиты, эстакады, ряды домов. Лондон поглотил нас. На каком-то светофоре такси свернуло в переулок, медленно проехало по довольно тихому району и наконец остановилось рядом с автомобилями, которые были припаркованы перед высокими домами в раннем викторианском стиле, стоявшими полукругом.
Я отрешенно посмотрела на них и подумала: «Интересно, что мне предстоит теперь». Дэвид перегнулся через меня, открыл дверцу и сказал:
— Вот здесь мы и выходим.
— А? — Я посмотрела на него и удивилась: этот мужчина, который разделил со мной изматывающее, на мой взгляд, путешествие нон-стопом через половину земного шара, по-прежнему выглядел ухоженным и спокойным и вел себя непринужденно, так, словно все было у него под контролем.
Я послушно вывалилась из такси и теперь стояла на тротуаре, моргая, как сова, и без конца зевая. Дэвид расплатился с водителем такси и забрал наши чемоданы. Потом он направился к подъезду, к ступенькам, ведущим на самый нижний этаж. Я шла следом за ним. Перила с обеих сторон лестницы были выкрашены черной краской, вымощенная камнем маленькая площадка убрана и выметена, там же стояла деревянная кадка с геранью — цветки казались немного покрытыми копотью, но все еще яркими и веселыми. Дэвид достал ключ, желтая дверь открылась внутрь, и я машинально вошла за ним в квартиру.
Она была светлой, а обстановка чем-то напоминала загородный дом. На полу лежали персидские ковры, на диван и кресла были надеты ситцевые чехлы, изящная старинная мебель казалась отполированной до блеска, а над камином висело венецианское зеркало. Я обвела взглядом книги и стопку журналов, застекленную горку с дрезденским фарфором, небольшие гобелены ручной работы… А за окнами в дальней части комнаты увидела миниатюрный внутренний двор с садиком, где рос разлапистый платан, окруженный деревянной скамейкой, а в нише, сделанной в стене из полинявшего кирпича, красовалась маленькая статуя.
Я стояла и зевала. Дэвид Стюарт подошел к окну и раскрыл его.
— Это ваша квартира? — спросила я.
— Нет, моей матери, но я останавливаюсь здесь, когда приезжаю в Лондон.
Я рассеянно огляделась.
— А где ваша мама? — Это прозвучало довольно забавно — так, словно я ждала, что она сейчас вылезет из-под дивана, но Дэвид не улыбнулся.
— Она сейчас на юге Франции, в отпуске. Давайте же, снимайте плащ и располагайтесь. Я пойду пока приготовлю нам по чашке чаю.
С этими словами он исчез за дверью. Я услышала, как открывается кран, как наполняется чайник. Чашка чаю. Само это слово было уютным и ласкающим слух. Чашка чаю. Я какое-то время возилась с пуговицами плаща и, когда наконец мне удалось их расстегнуть, сняла плащ и бросила его на то, что выглядело как чиппендейловский стул. Затем опустилась на диван. На нем лежали бархатные подушки зеленого цвета; я взяла одну и положила ее под голову. Мне кажется, что я заснула прежде, чем успела оторвать ноги от пола. Я определенно этого не помню.
Когда я проснулась, комнату заливал свет. Длинный луч солнца, танцующий с пылью, как свет прожектора врывался в мое поле зрения. Я зажмурилась снова, затем пошевелилась, протерла глаза и открыла их снова — и тут заметила, что я накрыта пледом, легким и теплым.
В камине потрескивал огонь. Я смотрела на него какое-то время, прежде чем осознала, что он электрический, с бутафорскими дровами, угольками и языками пламени. Но в тот момент он казался мне бесконечно уютным. Я слегка повернула голову и увидела Дэвида. Он сидел в кресле, обложившись газетами и папками. Он успел переодеться — теперь на нем была голубая рубашка и кремовый свитер с глубоким треугольным вырезом. Я подумала несколько отрешенно: интересно, он что, один из тех людей, которые вообще не нуждаются в отдыхе? Он услышал, что я пошевелилась, и поднял глаза.
— Какой сегодня день недели? — спросила я.
— Среда. — Дэвид выглядел удивленным.
— Где мы?
— В Лондоне.
— Нет, я имею в виду, в каком районе?
— В Кенсингтоне.
— Мы когда-то жили на Мелбери-роуд, — сказала я. — Это далеко отсюда?
— Да нет. Совсем рядом.
Я немного помолчала, а затем спросила:
— Сколько сейчас времени?
— Почти пять.
— Когда мы поедем в Шотландию? — продолжила я допрос.
— Сегодня вечером. Я уже забронировал для нас места в спальном вагоне поезда «Роял Хайлендер».
Сделав над собой невероятное усилие, я села, зевнула и попыталась прогнать сон. Затем убрала волосы с лица и осторожно спросила:
— Наверно, мне нельзя принять ванну?
— Разумеется, можно, — ответил Дэвид.
Итак, я приняла ванну, набрав горячей воды и бросив в нее пару горстей ароматизированной соли для ванной, которой пользовалась мать Дэвида, — он был так добр, что разрешил мне ее взять. Помывшись, я взяла свой чемодан, достала оттуда чистую одежду и оделась, а грязную запихнула в чемодан и каким-то чудесным образом сумела закрыть его. Затем вернулась в гостиную и обнаружила, что Дэвид приготовил чай и принес горячие тосты с маслом и тарелку с шоколадным печеньем — не с шоколадным вкусом, какое продается в Америке, а с глазированным настоящим шоколадом.
— Это мамино печенье? — спросила я.
— Нет, я сбегал на улицу и купил его, пока вы спали. За углом есть маленький магазинчик — очень удобно, когда нужно срочно что-то купить.
— Ваша мама всегда здесь жила?
— Отнюдь. Она переехала сюда около года назад. Раньше у нее был загородный дом в Гемпшире, но он стал для нее слишком большим, да и с садом возникало много хлопот, а помочь было некому. Поэтому она продала тот дом, забрала оттуда некоторые любимые вещи и переехала сюда.
Так вот чем объяснялась эта обстановка в квартире, которая была сродни загородному дому. Я посмотрела в окно на маленький садик и сказала:
— А сад у нее все же есть.
— Да, но совсем небольшой. С ним она легко управляется сама.
Я взяла еще один тост и попробовала представить в подобной ситуации свою бабушку. Но это было невозможно. Бабушку никогда бы не испугали размеры дома или масса дел, которые ей приходилось делать, или трудности, сопряженные с поиском и содержанием поваров и садовников. На самом деле, насколько я помнила, миссис Ламли, кухарка, была с бабушкой всегда; она все время стояла на своих распухших ногах за кухонным столом и раскатывала тесто. И Уилл, садовник, у которого был свой маленький домик и участок земли, где он выращивал картошку, гигантскую морковь и косматые хризантемы.
