— Мм… Когда растения маленькие, это можно увидеть достаточно четко. Иногда они идут в одном направлении, иногда — в другом.
— Если число спиралей, направленных в одну сторону, равно тридцати четырем, как это обычно бывает, то число спиралей, направленных в противоположную сторону, должно быть пятьдесят пять.
— А разве их не одинаковое число? — Блайт с сомнением подняла брови.
— Поверь мне, нет. Или, возможно, их будет пятьдесят пять и восемьдесят девять или восемьдесят девять и сто сорок четыре. Все эти числа входят в последовательность Фибоначчи.
— По-моему, я не поняла, — призналась Блайт.
— Последовательность такова: один, два, три, пять, восемь, тринадцать, двадцать один и так далее.
Блайт задумалась на несколько секунд, потом неуверенно предположила:
— Ты складываешь два последовательных номера, чтобы получить третий?
— Высший класс! — Джас улыбнулся ей. — Ты умная девушка. Женщина, — поправился он. — Чем дальше идет последовательность, тем точнее приближается отношение последнего номера и стоящего перед ним к 1,618. Иными словами, к золотому сечению.
— Но если ты продолжишь добавлять числа, они превысят его.
Джас покачал головой. Блайт поражалась произошедшей в нем перемене. Его постоянный самоконтроль и замкнутость сменились энтузиазмом, возбуждением и страстным желанием поделиться своими знаниями.
— Отношение между числами Фибоначчи при маленьких значениях стремится к золотому сечению, а потом остается более или менее постоянным.
— Как это?
Джас указал на диаграмму пифагорейцев.
— Ты сама видела, что, если продолжать рисовать звезды пятиугольников, они очень быстро будут уменьшаться и вместе с ними будет уменьшаться разница между размерами самых маленьких рисунков.
Это было легко понять.
— Ты хочешь сказать, что даже если числа Фибоначчи будут становиться все больше, то разница в пропорциях между большими будет уменьшаться до тех пор, пока не исчезнет совсем?
— Правильно. Примерно к двенадцатому числу отношение между номерами в последовательности Фибоначчи всегда будет давать результат 1,618.
— Угу. — Блайт задумчиво кивнула.
Джас снова рассмеялся. Она улыбнулась ему, и смех стал подниматься по ее горлу, словно пузырьки от шампанского.
— Ты можешь просчитать это на калькуляторе, если не веришь мне, — добавил он.
Он допил вино и налил себе еще. Взглядом спросил у нее: налить ли и ей? Но она покачала головой.
— В любом случае я пригласил тебя сюда не на урок математики.
— Но это так интересно, — возразила Блайт. — А что ты сделал с подсолнухом, который я тебе дала?
— Он в моей спальне, на подоконнике. Живет в соответствии со своей репутацией.
— Что ты имеешь в виду?
— «Подсолнухи поворачиваются к своему богу, когда он заходит, и всегда смотрят на него, когда он всходит». Моя учительница музыки любила чувствительные ирландские песни.
— Что в этом удивительного?
— Она была жесткой леди, и трудно было поверить, что в ней есть сентиментальная струнка.
— У меня такое чувство, что и в тебе она есть.
— Уверен, она имеет место. — Это была равнодушная констатация факта.
Блайт допила вино.
— Я лучше пойду. — Ей не хотелось задерживаться слишком надолго, так, чтобы он успел пожалеть о том, что пригласил ее. — Дай мне знать, когда захочешь поехать в Опиату, чтобы забрать свою машину.
— В следующий раз, как задумаешь ехать, я поеду с тобой. Просто стукни мне в дверь, хорошо?
— О'кей. Спасибо за вино и урок математики. Пойду и посчитаю спирали на корзинках подсолнухов.
На следующий день она припозднилась со своей почтой и встретила Джаса уже по пути. Накануне ей казалось, что между ними установилось некоторое взаимопонимание, однако сегодня он опять замкнулся в себе. Джас поблагодарил Блайт за то, что она его подвезла, забрал из мастерской свою машину, зашел в магазин забрать почту и уехал, прежде чем она закончила беседу с Toy.
Джас находил ее привлекательной и даже открыто признавал это, но не собирался строить никаких планов относительно нее. А почему?
Здесь может быть несколько причин. Возможно, он женат. Если так, то это странный брак. Возможно, они уже разъехались, но все еще женаты. Это был бы наихудший вариант, подумала она, и эта мысль оставила неприятный осадок: человек, который не женат и не холост, находится в весьма сомнительном положении. Развод может последовать, а может и нет. Она намучается, если захочет привязать к себе такого человека.
Несмотря на все их длительные беседы, она все еще ничего о нем не знала. Что ж, возможно, скоро ей удастся это исправить.
В следующий раз Блайт увидела Джаса, когда он спускался на пляж. Она только что закончила работать и, сняв садовые перчатки, пошла прогуляться по пляжу вместе с ним.
Он улыбнулся ей слегка отсутствующей улыбкой. Когда она подошла к нему вплотную, Джас остановился, чтобы поднять кусочек белого дерева.
— Тебе это не нужно? — спросил он у нее.
Обломок был совершенно ей не нужен, и Блайт помотала головой. Джас бросил обломок в море. Кусочек дерева закачался на волнах, уплывая все дальше и дальше от берега.
— Возможно, он доплывет до Южной Америки, — сказала Блайт. — Я думаю, что ты мог бы рассчитать его курс и сказать, куда он приплывет.
— Океанография — не моя область.
— Ты всегда хотел стать математиком?
Он помолчал немного.
— Даже не знаю, когда мне пришло в голову, что я могу зарабатывать на жизнь цифрами.
— Ты никогда не думал, что можешь зарабатывать на жизнь музыкой?
— Я считаю, что моя музыка — это глубоко личное.
Похоже, Джас изливал в музыке ту часть себя, которую обычно прятал за стальным фасадом. Между ними снова воцарилась тишина.
— Что-то случилось? — наконец-то решила произнести Блайт.
— Сейчас я борюсь с одной проблемой. Я приехал сюда, чтобы спастись от отчаяния. — Он рассеянно посмотрел на нее и по непонятной причине усмехнулся.
— Мне уйти?
— Нет. — Он взял ее за руку, но, когда она отвернулась от него, сразу же отпустил. — Думаю, именно поэтому я приехал в Тахавэй.
— Могу я чем-нибудь помочь? — предложила она с надеждой.
— Это математическая проблема.
Упав духом, Блайт замолчала. Возможно, он заметил это. Несколько минут спустя Джас объяснил:
— Я работаю над доказательством сложной теоремы, она может свестись к задаче, над решением которой математики бьются много лет. Я был бы очень признателен тебе, если бы ты никому об этом не говорила.
