— Да, но очень много еды осталось, — приглашает их к столу мама.
Мои братья ведут себя так, словно ничего не случилось, словно я не отдала только что свое бриллиантовое кольцо, ввязавшись в спор с миссис Де Мартино, и тем самым не изменила свою судьбу.
— Как вам кусок в горло лезет? — возмущаюсь я.
— А что нам остается делать, — с набитым булочками ртом говорит Роберто. — Голодать только потому, что Де Мартино идиоты?
Не могу поверить глазам своим. Я будто через окно наблюдаю за чужой семьей с Коммерческой улицы. Если вы выросли в большой семье, то воспринимаете всех своих братьев и сестер так, словно они — часть тебя самого. Представьте себе осьминога: его щупальца двигаются в разные стороны, но все равно они являются частью единого целого. Роберто старший, поэтому он — глава; Анджело, второй по счету, — миротворец; Орландо, средний ребенок, — мечтатель; Эксодус, самый младший, — своенравный, непредсказуемый буян. А следом за ними я — малышка. И неважно, сколько у меня седых волосков, я навсегда останусь их малышкой. Потому что я — девушка, мамина помощница и служанка в собственном доме. Это я в субботу, в свой выходной, отпарила каждую салфетку, которая лежит сейчас на столе. Мои братья работают в лавке, и пока они не женятся, или пока я не выйду замуж, я вынуждена прислуживать им.
Мама берет тарелки с сушилки и протягивает их братьям. Орландо накладывает себе bracciole.
— Невероятно, что ты потратила такое превосходное мясо на этих Де Мартино, — ворчит он. Орландо высокий и худой, хотя ест больше всех. У него интеллигентное треугольной формы лицо, красивые темные глаза, и он очень добрый.
— Де Мартино вернется, — уверяет Роберто.
— Я так не думаю, — тихо говорит папа.
— Ой, пап. Милые бранятся — только тешатся. Со всеми бывает, — подмигивая мне, улыбается Анджело.
— Если он не вернется, я рыдать не стану, — накладывая себе еду, говорит Эксодус. — Мужчины, они как рыба. Хочешь выйти замуж? Идешь туда, где много парней, забрасываешь удочку с какой-нибудь наживкой[12] и начинаешь вытягивать леску. Зачем возвращать Данте Де Мартино. Ты можешь поймать и получше.
— Он выгодная партия, — замечает ему мама.
— Нет-нет, это мы — выгодные в Гринвиче партии, — настаивает Эксодус. — Каждая местная девушка мечтает выйти за одного из нас замуж. И заешь, чем мы так хороши? Скажу тебе. Потому что у нашего папы есть «Гросерия» и этот дом, а еще все мы работаем. Это называется соблазнительный аромат денег. Их привлекает наше богатство. Они видят, как все чудесно обустроила мама, и в их головы закрадывается мысль: «Все это может принадлежать мне».
— Просто ты не доверяешь людям, — говорит ему Анджело.
— Вообще-то он прав. А тебе, — показывает Роберто своей вилкой на меня, — лучше смириться с этим.
— Сестренка, не слушай его. Мы в любовных делах не советчики. Никто до сих пор так и не женился, — вздыхает Анджело.
— Мама, ну почему я должна подчиняться? Ради чего? Оставить тебя, переехать к востоку на пятьдесят кварталов и делать для Клаудии Де Мартино все, что я делаю для тебя, с той лишь разницей, что я еще и вынуждена буду уволиться с работы. Какой в этом смысл?
— Тогда вообще не выходи замуж. Ради семьи мне тоже многим пришлось поступиться. Тебе хорошо известно, сколько у меня забот.
— Твоя жизнь действительно так трудна? — смотрит на маму папа.
— Нелегка, — смущенно отвечает мама.
— Радуйся, Лючия. Тебя освободили от такого тяжкого бремени. От жизни… похожей на нашу! — улыбается Анджело.
— По мне так и хорошо, если Лючия вообще не выйдет замуж. Мне нравится, как она стирает белье, — подмигивает мне Роберто.
Братья смеются.
— Знаете что? Это нисколько не смешно. Попробовали бы сами себе готовить и стирать, вам бы пошло на пользу.
— Ой, ну, это уж слишком. Мы ведь только хотим, чтобы ты была счастлива, Лю.
— Я не ваша собственность. Вы… да вы просто стая обезьян, по крайней мере, ведете себя не лучше. Все вам шуточки, да?
— Мама, кажется, проклятье Катерины все-таки существует, — бормочет Роберто.
— Замолчи! — шикает на него мама.
— О чем это ты говоришь? — спрашиваю его я. Потом смотрю на маму, испепеляющую взглядом Роберто. — Что за проклятье Катерины?
— Роберто. Язык твой — враг твой, — укоряет отец.
— Папа, о чем говорит Роберто?
— Ни о чем. Так, вздор. Забудь. — Мама отодвигает от себя тарелку и откидывается на спинку стула.
Эксодус ставит локти на стол:
— Кто-то проклял нашу сестренку? Это венецианец, как папа, или барезец,[13] как мама?
— Только барезцы знают, как управляться с таким оружием, — говорит Орландо.
Снова мои братья смеются. Я смотрю на папу:
— Почему ты мне ничего не рассказывал?
— Я не позволяла ему, — восклицает мама. — Иногда лучше быть в неведении, чтобы собственными мыслями не привлекать беду.
— Лучше уж знать, — возражаю я.
— Нет никакой необходимости. От секретов бывает много пользы. Помнишь мою тетю Николетту? У нее одна нога была короче другой. Какая была польза рассказывать об этом жениху до свадьбы. Это могло стать причиной их размолвки. А так они прожили вместе пятьдесят семь лет.
— Пусть, но я другая, мама. Я хочу знать.
— Какая тебе разница? Проклятье, оно и есть проклятье, — мама делает глоток вина из папиного бокала.
— Это все венецианцы, — начинает папа. — Много лет назад мы с моим братом Энцо жили в Годега ди Сант-Урбано — поместье между городом Тревисо и Венецией. Нам было около двадцати, и мы были фермерами. Наше поместье находилось в плодородной долине; весной и летом там можно было выращивать любые овощи. Но у нас была мечта. Мы собирали урожай кукурузы и отвозили его на открытый рынок в Тревисо. Отличный был рынок. Чем там только не торговали: овощами, фруктами, рыбой — всем, что душе угодно. Постепенно мы скопили денег и в 1907 году поехали в Америку. Мы хотели создать собственный рынок, наподобие того, что мы видели в Тревисо. Энцо и я были командой. Приехав в Америку, мы придумали имя нашему рынку. Переделали английское слово на итальянский манер, чтобы даже в названии чувствовалась Италия. «Гросерия». Потом в доме моей кузины я встретил вашу мать, а Энцо в Маленькой Италии[14] познакомился с девушкой по имени Катерина.
— Папа, мы знаем все про твоего брата. — Мне не хочется слушать папины истории о прошлом нашей семьи. — Мы знаем, что вот уже много лет вы даже не разговариваете. Мы знаем, что он фермер в Пенсильвании, но никогда не встречались ни с ним, ни с нашими двоюродными братьями и сестрами. И все потому, что вы никак не можете простить друг друга. Но какое это имеет отношение к проклятью?
