Таких, как он, в свое время у нас было очень много – папа считал, что дело тут не в страсти к золоту, а в страсти к свободе. В горах Джекфиш был свободен, как вольный орел, не имея за спиной ни бригадира, ни начальника смены. Папа говорил, что есть люди, которые скорее предпочтут зарыться в землю, чем карабкаться на ее верхушку, и именно из-за них всегда будут существовать подземные разработки. Но Джекфиш ответил ему на это, что «зарываться в землю естественно только для крыс, кротов и корнуолльцев».
В то лето Джекфиш буквально разрывался на части между своей новой семьей и своей старой страстью, и миссис Ковакс страшно боялась, что он уйдет, упадет на дно заброшенной шахты и сгинет без следа. «Если я вернусь в «Финлен», а ты останешься на шахте, мы вместе заработаем больше, чем может дать любой золотой прииск», – уговаривала она его. И она действительно вернулась в «Финлен», а Мэй-Анна насобирала больше лягушек и червей, чем мы с Виппи Берд, вместе взятые, до того они обе хотели, чтобы Джекфиш остался.
В конце концов они пришли к компромиссу: Джекфиш согласился уйти только на пару недель, и это будут как бы каникулы для всех них. Миссис Ковакс и Мэй-Анна смогут располагать собой, как им угодно, смогут играть в карты или как хотят проводить свое время, не заботясь о том, чтобы регулярно готовить для него, между тем как он несколько дней порыбачит в горных реках и заодно поглядит, не подвернется ли где случайно золотишко. И еще он сказал, что миссис Ковакс не должна так за него беспокоиться, ведь на сей раз с ним будет компаньон, Эрни Латина, у которого есть свой «Шевроле».
И вот однажды рано утром Джекфиш и Эрни выехали из Бьютта в юго-восточном направлении, добрались до подножия горного хребта Тобакко-Рут, выбрали место и начали просеивать гравий через сито. Поначалу им попалось несколько золотых песчинок, и Джекфиш уже думал, что он на верном пути к богатству, но вышло иначе. Они срыли и просеяли половину горы и в конце концов нашли самородок величиной с зерно фасоли и больше ничего.
Впрочем, незначительность успеха не слишком их разочаровала. Еще две недели они продолжали в том же духе, а потом, возомнив себя основателями золотой шахты, вернулись в Бьютт за динамитом и деревом для крепи. Но прошла гроза, и вода в ручье Баффало-Крик начала прибывать. Эрни попытался переехать ручей вброд, и его «Шевроле» застрял в яме прямо посередине русла, а вода все прибывала, начала заливать машину, и наконец мотор и сиденья машины скрылись в мутном потоке. Вместе с водой в кабину попало огромное количество грязи: все их имущество, старательские инструменты, и сам Джекфиш с компаньоном плавали в грязи, причем грязная вода унесла найденный ими самородок из кожаной сумки, в которой Джекфиш хранил его. Эрни был вне себя, клялся навсегда бросить старательство и заявил, что если Джекфиш вычистит грязь из машины, то сможет там найти все потерянное. Когда они с грехом пополам сумели добраться до Бьютта, Джекфиш взял сито и просеял всю грязь внутри машины и, разумеется, нашел потерянный самородок. Он подарил его миссис Ковакс, которая приделала к самородку маленькую петельку, продела через нее цепочку и носила его на шее вместо кулона. После ее смерти подвеска-самородок достался Мэй-Анне, а та, в свою очередь, отказала его по завещанию мне, но адвокат сказал, что никогда не видел этой вещи. По мнению Виппи Берд, именно адвокат и хапнул подвеску, так как знал, что это ценный и редкий образец самородного золота, а Мэй-Анна ни при каких обстоятельствах не могла бы ее потерять.
После этой переделки компаньон покинул Джекфиша, а продолжать свое занятие в одиночку в этот сезон ему было уже поздно. Кроме того, Джекфиш верил в предзнаменования и счел, что это происшествие было ему знаком божиим оставаться дома, а Мэй-Анна была так счастлива, что потратила всю выручку от продажи лягушиных лапок на свечи в ЦСП, и всю следующую осень и зиму они снова были одной семьей, и взаимные розыгрыши и пение хором продолжились.
К следующему лету Джекфиш стал уже другим человеком, слишком домашним, как сказал мой папа, и еще он сказал, что ему надо бы немного проветриться, чтобы остаться самим собой. По-видимому, сам Джекфиш был того же мнения. Несмотря на все уговоры и мольбы миссис Ковакс, он твердо заявил, что отправляется старательствовать.
«Это ведь не шляться по борделям», – оправдывался он. Мой папа говорил, что хотя Джекфиш и был любителем женщин, но, пока он жил с миссис Ковакс, он никогда ей не изменял, но от этого миссис Ковакс было не легче.
В день, когда он уходил в горы, моя мама дала ему пирог со смородиной, папа – бутылку настоящего канадского виски, а Мэй-Анна и миссис Ковакс обняли его и долго не могли от него оторваться. Потом миссис Ковакс опустилась на ступеньки крыльца, прижав к глазам платок, в то время как мы с Виппи Берд и Мэй-Анной махали ему вслед, пока он не скрылся из виду.
На протяжении всего лета мы не имели от него никаких известий и ни разу не слышали, что кто-нибудь встречал его в горах. Миссис Ковакс вернулась в «Финлен»; Мэй-Анна говорила, что им нужны деньги, но мы знали, что она просто чувствует себя одинокой: не могла она сидеть одна дома целыми днями. Наконец месяца через три после ухода Джекфиша она снова стала встречаться с мужчинами и однажды вечером не пришла ночевать и вернулась только под утро. Мэй-Анна никогда нам об этом не рассказывала, но мы все знали сами, ибо о таких вещах все узнают очень быстро.
И вскоре миссис Ковакс уже выходила из дома каждый вечер и утром возвращалась пьяной. Мы знали, как обеспокоена этим Мэй-Анна, хотя нам она говорила, что ее мать просто хочет завести новые знакомства. Однажды, придя к ней, мы с Виппи Берд услышали их громкий спор.
– Если ты будешь продолжать в том же духе, Джекфиш выбросит тебя к чертовой матери! – восклицала Мэй-Анна.
Миссис Ковакс заявила, что он не может выбросить ее к чертовой матери, так как это ее собственный дом.
– Тогда он просто не вернется, – настаивала Мэй-Анна.
– Я и так знаю, что он не вернется. Он умер, – возразила миссис Ковакс. – Он упал со скалы и разбился, а останки растащили медведи.
Когда Мэй-Анна вышла к нам, она была бледна как полотно и непрерывно терла глаза носовым платком. «Он вернется, я знаю, но это уже неважно, потому что все кончено», – сказала она нам. С этого времени Мэй-Анна больше не пыталась воздействовать на миссис Ковакс уговорами, вместо этого стала вести себя с ее новыми знакомцами как можно хуже, надеясь этим их отвадить. Эта тактика, однако, не слишком помогала; однажды она даже попросила Бастера попугать очередного хахаля миссис Ковакс, и тот действительно исчез, но вместо него миссис Ковакс привела другого. В тот период мы с Виппи Берд старались быть особенно предупредительными с Мэй-Анной, ведь мы-то знали, что она очень страдает.
