Внезапный рывок, щедрая, вышибающая искры из глаз пощечина. Сильная, так что даже бейсболка слетела на брусчатку.
– Нормально… – потирая щеку только и произнес Обнаров.
– Я думаю, не совсем! – и девушка другой рукой от души отвесила ему еще одну пощечину. – Как теперь? – участливо осведомилась она.
Сейчас в ней не было ничего от той беззащитной, беспомощной леди, которую пожалел Обнаров. Перед ним, подбоченясь, стояла разъяренная фурия.
– Если вы будете продолжать в том же духе, у меня будет сотрясение мозга, – держась за горящие щеки, выговорил потрясенный поворотом событий Обнаров.
– Я убеждена, там нечему сотрясаться!
– Не буду спорить с вами. У вас рука тяжелая.
– Как вы могли?! Ему «скорую» вызывают. Он не может придти в себя! У него нос сломан! – со слезами в голосе выкрикнула она. – Вы что, сумасшедший? Просто так, первого встречного, по лицу…
Она отвернулась, чтобы справиться с собой и не заплакать.
«Господи, как же она красива… Совсем юная. Такая настоящая. Без фальши, без расчета, без надоевших до тошноты полутонов… Ершится, своего урода защищая. Хорошо, если распухшей мордой отделаюсь. Сердце б целым осталось…»
– Вы мне день рождения испортили.
Сейчас она смотрела в его глаза своими бездонными, полными слез глазами.
– Простите… – прошептал он.
Дыхание перехватило, как в детстве, когда тонул в речном омуте. Только сейчас был другой омут – омут ее глаз.
– Я никогда не ударю без причины, – вдруг охрипшим голосом произнес Обнаров. – Вам нужно осмотрительнее выбирать мужчин. Завтра рядом меня может не оказаться.
– О чем вы?
Обнаров взял ее руку, осторожно поднес к губам, поцеловал, сделав над собой усилие, отстранился, сел в машину, осторожно сдав назад, вырулил из тисков стоянки и в считанные секунды скрылся из виду.
Глава 2. Костя
– Мама, я дома! Я денег заработал. Несу тебе. Ты где?
Обнаров снял ботинки, заглянул в комнату матери.
Комната была пуста.
– Мама? – встревоженно позвал он.
Обнаров прислушался. Из кухни доносился звук телевизора. Показывали его недавний фильм «Второй». Дело близилось к развязке, где его герой погибал. Он деликатно постучал и распахнул дверь.
Мать сидела на диване и вытирала уголком фартука слезы.
– Привет, родная. Не спится?
– А я тут… Кино вот…
Обнаров выключил телевизор.
– Я его в окошко выброшу, если ты будешь плакать над ерундой!
– Так жалко же… – попыталась оправдаться мать.
– Марта Федоровна, ваш сын здесь. Рядом. Дома. А там, – он ткнул пальцем в потухший экран, – заезженная пленка. – Вот деньги. Убери в свою кубышку.
Он положил на стол пачку пятитысячных купюр.
– Костенька, много…
– Всего пятьсот тысяч. Нет, уже четыреста девяносто пять. Я в кафе расплатился.
– Оставь себе немного. Деньги всегда в кармане должны быть.
– У меня кредитная карта.
– А ГАИшники?
– Я же опер Миша Разов. Мам, ты забыла? Четыре сезона. Со своих они денег не берут. Да я и не нарушаю. Почти… – уточнил он, припомнив сегодняшний коньяк.
Ссадины, оставшиеся от пощечины, ныли. Левая щека покраснела и припухла. Пытаясь снять отек, Обнаров долго умывался, то и дело прикладывая наполненные ледяной водой ладони к лицу.
В коридоре его, выходящего из ванной, встретила мать.
– На-ка, приложи это, – Марта Федоровна протянула два мешочка со льдом, завернутые в маленькие кухонные полотенца. – Иначе завтра с синяками пойдешь.
– Спасибо.
– Жду тебя к столу. Надеюсь, расскажешь матери, с кем подрался?
Ужин был по-домашнему вкусным. Наевшись, Обнаров лег на диван, положив на лицо лед. Мать придвинула стул, села рядом. Маленькой теплой рукой она стала гладить сына по голове, непривычно, назад, зачесывая его темные волосы.
– Ты странно выглядишь, Костя. Пришел с разбитым лицом, а глаза счастливые… Как так?
– Мам, ты все равно не поверишь.
– Скажи правду, поверю. Откуда ссадины?
– Поклонницы поцарапали.
– Поклонница.
– Как догадалась?
– Я женщина, хоть и старая.
– Мам…
– Прекрати, Константин. Я знаю свой возраст. Отец твой не дожил, царство ему небесное. Не видит моего безобразия.
– Мама!
– Хорошо. К делу. Такие царапины, сын, остаются после того, как женщина с украшениями на пальцах или с длинными ногтями дает мужчине пощечину. Женщины редко дают пощечины. Это – крайность. Только за очень низкий поступок. Мой сын совершил низкий поступок?
Обнаров не ответил. Он закрыл глаза, и какое-то время лежал так, тихо, не шевелясь. Очень явно, словно вернувшись назад, на ту полутемную улочку у кафе, он воскресил в памяти ее лицо, ее дивные пепельные волосы, ее полные слез, чуть испуганные глаза, глубокие и темные, точно два лесных озера. Сердце сладко защемило.
– Мам, а как вы с отцом познакомились? – вдруг спросил он.
– Я в телеграфе тогда работала. Раньше мобильных телефонов-то не было, а квартирные телефоны были большой редкостью. Вот люди и ходили к нам, в переговорный пункт, позвонить или телеграмму отправить. Твой отец из армии в отпуск приехал и вместе с другом, Володей Соловьевым, которого все звали Володя-Соловей, зашел телеграмму командованию части отправить. Сережа был молод, красив, статен, в нем чувствовалась мужская сила…
– Какая сила? – Обнаров не сдержал улыбки.
– Мужская! – с нажимом повторила Марта Федоровна. – Сильный мужчина – это опора семьи. Это мужчина, от которого можно рожать детей. Вот такая мужская сила в твоем отце чувствовалась. Он мне понравился сразу. Кстати, ты очень на него похож, Константин. Очень…
Мать замолчала, притихла. Обнаров убрал лед от лица, взял мать за руку, погладил короткие сухонькие пальчики.
– Ты у меня – самая лучшая.
Марта Федоровна вздохнула.
– Жизнь летит очень быстро, Костя. Давно ли была молодой…
Она поспешно положила мешочки со льдом ему на лицо.
«Чтобы я не видел набежавших слез», – сообразил Обнаров.
– Что же было дальше? – все же спросил он.
– Твой отец служил три года в ГДР. Вернулся зимой. Мне тут же сказали. В десять вечера моя смена закончилась. По дороге с работы я заглянула в районный клуб, где были танцы. Сергей Обнаров был в военной форме, которая необыкновенно ему шла. Костенька, ты в форме – вылитый отец!
