Ознакомительная версия.
– Это я поняла, что не пейзаж, – согласилась Ба. – Я не поняла, по какому поводу гуляете? Что за праздник у вас?
– О! Лизавета! – обрадовалась Галя, сразу перестала всхлипывать и заулыбалась. – Давай с нами, бляха-муха!
– Елизавета Владимировна, – отрезала Ба. – Так что празднуем?
– Горе у меня, – радостно объявила Галя. – Уволили меня на хрен!
– Давай без «хрена». За что на этот раз? И трех месяцев не проработала, кажется?
– А у меня один… козел «зайцем» ехал, – принялась объяснять Галя, старательно выбирая слова. Было заметно, что она побаивалась строгой соседки. – Я ему культурно так говорю – плати, а он мне – хрен.
Ба оценила усилия рассказчицы держаться в рамках относительно цензурной лексики и на этот раз сделала вид, что «хрена» не услышала и сунутой ей под нос фигуры из трех пальцев не заметила.
– Ну вот. Он мне – иди на…, бабка! Какая я ему бабка?! Козел безрогий! Я ему и говорю…
Дословно воспроизведенная тирада опять ввергла вернувшегося было к жизни Пустовалова в легкий ступор. Ба, оглянувшись через плечо, строго посмотрела на Левушку, который не смог удержаться от смеха.
– Галя, – мягко начала Ба, – я все спросить тебя хочу, да забываю: ты где работала раньше? Где ты так материться научилась? У меня бойцы в госпитале тебе в подметки не годились.
– Диспетчером на автобазе, – охотно пояснила Галя, приняв последнее замечание Ба за похвалу. – Но мужики, шофера-то, не все так могли, как я, только некоторые. А я от мужа научилась, он у меня сидел. Так-то ничего был мужик, разве по пьянке только.
– Я так и думала, – кивнула Ба, как будто это все объясняло. – А дальше что было? На работе у тебя?
– А дальше там одна сучка… ну то есть одна старая корова, я у нее назло пенсионное проверила, чтоб под телку не косила. А она, б… такая…
Неожиданно Ба изо всех сил стукнула кулаком по столу – так, что жалобно звякнули стаканы. Галя подскочила и виновато закрыла рот ладонью, снизу вверх глядя на соседку. Пустовалов с проснувшимся интересом переводил взгляд с одной женщины на другую, явно не понимая, о чем идет речь.
– Хватит. Объясняй по-людски, – категорически потребовала Ба. – Так что эта женщина?
– Она пошла в управление и на меня телегу накатала, – вполне литературно завершила свой рассказ Галя. – Меня после смены начальник вызвал и стал беседу проводить. А я ему сказала…
Левушка заранее фыркнул, Ба поспешно сказала:
– Все, я поняла. Значит, у тебя опять каникулы начались. А зачем человека спаиваешь?
– Так жалко же его. Один он. Душа болит, как у меня. И картина эта, падла, никак не выходит. Ему лето надо, а у нас зима. Ну я вот… для сугреву, как говорится. Чтоб лето вспомнил.
Пустовалов вздрогнул и посмотрел через плечо на исчерканный синей краской лист бумаги.
– Вы ложитесь спать, Алексей Николаевич. Я к вам завтра зайду. Мы с вами чаю попьем, хорошо? Я котлеты принесу, они и вчерашние вкусные. У вас же все равно холодильника нет…
Успокаивающе бормоча, Ба знаком подозвала Левушку, и они совместными усилиями переместили пьяненького художника на диван, укрыли тощим одеялом, а под голову за неимением подушки подложили старое пальто. Что-то пробормотав про белую ротонду, Пустовалов мгновенно провалился в сон.
– Отправляйся домой, – строго сказала Ба соседке. – Завтра часов в двенадцать я за тобой зайду.
– Зачем? – испугалась Галя.
– На работу пойдем устраиваться. И не надейся увильнуть. Сигареты свои забери. – Ба проследила за взглядом соседки и добавила: – А бутылку оставь, я тебе верну. Когда-нибудь.
Не осмелившись возражать, Галя бочком выбралась в коридор. Ба еще с минуту постояла, глядя на спящего художника, вздохнула. Тогда Левушка подошел, тихонько тронул ее за плечо. Ба щелкнула выключателем и шепотом спросила у Левушки:
– Как ты думаешь, а что, если завтра в Союз художников позвонить? Ведь люди же они, в конце концов. Все равно надо что-то делать.
День второй
Штормовое предупреждение
В предновогодние дни торговля на оптовом рынке под названием Екатеринбургский привоз просто-таки кипела. Горожане хватали все подряд: подсолнечное масло и тушенку – ящиками, муку и сахар – мешками, туалетную бумагу – связками, по опыту зная, что после новогодних праздников цены непременно подскочат, а они хоть на сотню-другую, да обманут проклятое племя торговцев, которое наживается за их счет. Как говорится, мелочь, а приятно. Представители «проклятого племени» задубевшими на морозе руками пересчитывали мятые купюры и, кряхтя, едва успевали подтаскивать тяжеленные мешки с собачьим кормом и стиральным порошком. Им, в свою очередь, была приятна мысль о том, что на ту самую сотню-другую они взопревших от жадности покупателей уже обсчитали. Словом, все были довольны, и торговля набирала обороты.
У Женькиного лотка покупатели не толпились, но без дела она не сидела и с утра продала уже восемь коробок петард, десяток римских свечей, шесть ракет и четыре фонтана, а копеечных бенгальских огней – и вовсе тридцать две пачки. Если и дальше так дело пойдет, то, пожалуй, и правда удастся весь товар реализовать до праздника, и тогда Ольга разрешит ей не работать. Хорошо бы, а то начнется сессия, и придется после праздника сидеть за прилавком с учебником – много ли вычитаешь таким макаром… Да и кому нужны петарды после новогодней ночи.
Женька вдруг почувствовала, что замерзла до невозможности, так, что ни рук, ни ног не чувствует. Еще бы – она, в отличие от всех прочих, торговала не в теплом павильоне и даже не в палатке, стены которой защищают хотя бы от пронизывающего ветра, а просто с лотка, притулившегося в конце ряда. Воспользовавшись тем, что покупателей пока не было, Женька сунулась в соседний павильон, где торговала сигаретами ее тезка, тетя Женя.
– Теть Жень, налейте кипяточку, – протянула Женька пластиковую коробку с китайской лапшой.
– Че, околела? – посочувствовала продавщица. – Иди ко мне, погрейся минутку, не растащат твою дрянь. Мы посматривать будем.
– Нет, спасибо, не могу, – отказалась Женя. – Мало ли что? Вот поем и согреюсь.
– Так ты поди и не завтракала еще? – догадалась женщина. – Ох и сучка твоя хозяйка! А с виду ничо баба, приличная, вот ведь…
Ознакомительная версия.
