– Это успех, – сказала она счастливо. Фабрицио пожал плечами.
– Полагаю, так. Ты выглядишь великолепно в алом. Что, Дженни прислала денег?
Индия усмехнулась.
– Неужели это выглядит как что-то дорогостоящее?
– Совершенно верно. Но лучше бы ты напомнила мне дать тебе взаймы в понедельник. Кто-то помогает тебе придерживаться стиля, столь очевидно тебе идущего, и если это не твоя мать, было бы лучше, если бы именно я помогал тебе по мере возможностей.
– Пожалуй, я соглашусь, Фабрицио. Ну, а как насчет ковра – посмотри-ка на него.
Ее глаза, округлившиеся от отчаяния, заставили его рассмеяться.
– У меня есть такой же другой, чтобы постелить его завтра. Знаю, что этот нынче вечером будет испорчен – как и полагается на праздниках. Я же тебе рассказывал, почему, – сказал он с внезапным вдохновением. – Это могут оказаться несколько сигаретных подпалин, такие пятна после чистки становятся особенно заметными. Для выставочного зала это не годится. Почему бы тебе не забрать ковер к себе? – Он хорошо знал квартиру, где жила Индия, с выщербленными холодными мраморными полами, для которых впору пришлась бы роскошь этого толстого пастельных тонов шерстяного ковра с сигаретными подпалинами…
– Фабрицио Пароли! Ты хоть понял, о чем говоришь?
Ему захотелось, чтобы Мариза выглядела как тогда, когда он подарил Индии на Рождество болгарское рубиновое ожерелье.
– Конечно. Можешь забрать его, разрезать, а куски расстелить там и сям, он будет у тебя хорошо смотреться.
– Ах, – задохнулась Индия. – Как же я люблю тебя, Фабрицио.
Он ясно ощутил, что стоявшие вокруг оборачиваются на ее отчетливый американский акцент, с которым она говорила по-итальянски, и улыбнулся ей.
– И я люблю тебя, – сказал он громко. Пусть их говорят, пусть думают, что хотят. Иногда ему казалось, что он любит по-настоящему только ее. Она оказалась, вероятно, единственной воистину милой женщиной из тех, кого он знал в своей жизни. И она, несомненно, его друг, такой же хороший, как и любовница, хотя они встречались в последнее время из-за его занятости не так часто, как бы ему того хотелось. Да еще Мариза неожиданно при каждой его отлучке начинала ревновать. Но была и своя прелесть в том, что как любовники они редко встречались; зато он думал о ней, подавляя собственный эгоизм, пока Мариза дулась и жаловалась, что он, поглощенный делами, стал невнимателен к ней. Если бы не дети, он потерял бы голову и влюбился бы в Индию бесповоротно, а когда она выглядела так восхитительно, как сегодня вечером, было совершенно очевидно, что он очарован. Индия, соблазнительная и веселая, обладала манящей силой. Но были дети, которых он обожал и ни за что на свете не согласился бы потерять. Семейство Маризы обладало большими связями, и он не имел ни шанса даже обсудить вопрос об опеке над детьми.
– Пойдем, – твердо сказал он, вручив ей бокал с шампанским. – Тебе надо бы потолкаться здесь и поболтать со сливками международного сообщества, которые угваздывают наши ковры и претендуют на высокий вкус, якобы обожая линии моих проектов. Поговори с ними о ценах, задыхаясь от изумления; если цена окажется достаточно дорогой, им обязательно захочется это купить.
Индия рассмеялась. Это не было полностью правдой, но тут заключалась та крупица правды, из которой могла вырасти жемчужина. Почти все из присутствующих гостей были люди, которым надо растолковать, что такое хорошо.
– Публика подобна плохим голливудским агентам, – с горечью говорила ее мать. – В основном это люди с неопределенными пристрастиями, которым другие должны сказать, что вот это – хорошо, прежде чем они в это поверят. А когда они читают об этом в газетах, то утверждают, что всегда знали, что такое хорошо, для них газетные статейки диктуют образчики новизны, навязываемой артистам. Будь таким же, говорят они, и тогда ты – звезда! Копии! Вот все, что им нужно. И с вновь обретенной уверенностью, каждый знает, что именно это – достойно поклонения. Глупцы.
Подобное мнение относилось и к нынешней выставке, отчеты о которой, размноженные газетами, станут читаться повсюду – от Вечного города Рима до солнечного Беверли-Хиллз, от дворцов Ближнего Востока до бульваров Парижа и даже, возможно, на омытых дождями улицах Лондона.
Стоя у колонны из искусственного малахита, Индия медленными глотками пила шампанское, поглядывая на толпу. Либо это клиенты, либо люди, с которыми еще придется иметь дело. Они – единственное, что доставляло ей беспокойство в работе. Потакать прихотям богатых женщин – невелико удовольствие. Но ведь богатые представляют именно тех, кто покупает то, что вы им предлагаете. Ими могли быть как мужья, которые платят, так и женщины, которые нуждаются в том, чтобы им поклонялись. У нее вырвался бурный вздох. Помимо прочего, дело, черт побери, может решиться от одного слова мужчины. Богатые женщины тоже хотят нравиться, им тоже хочется чуточку побольше внимания…
– Неужели возможны такие совпадения?
Звук голоса, который пробудил Индию от размышлений, заставил ее вздрогнуть, и шампанское из ее бокала пролилось на рукав черного пиджака мужчины, который незаметно оказался рядом с ней.
– Ах, я так перед вами виновата! – Боже мой, кажется, она испортила ему пиджак, и Пароли потерял предполагаемого клиента. Напрасно Индия вытирала рукав крохотной салфеткой для коктейля, пятно расползалось основательно.
– Простите, – повторила она. Ее извиняющиеся карие глаза встретились с его глазами, такими же карими.
– Как на снимке, – сказал Альдо Монтефьоре.
Во взгляде Индии отразилась озадаченность; вся она была поглощена своей неловкостью. Кто бы мог подумать, что от стакана с шампанским столько безобразия!
– Я имею в виду ваши глаза. У нас с вами одинаковый цвет.
– Да? Ах, да… – Индия взглянула на него с внезапно пробудившимся интересом. Казалось, его нисколько не заботило происшествие с пиджаком. Он улыбался ей, и он был так привлекателен. Темные волосы, чуть вьющиеся, тщательно расчесанные и слегка влажные после душа. Они ниспадали ему на шею, а кончики были слегка взлохмачены. Ей это нравилось. Карие глаза с загнутыми ресницами затягивали, как в морскую глубину… И мягкая улыбка… Пусть испытующая, словно он не был уверен в том, что Индия ответит на нее. Подобно ей самой, он не отличался высоким ростом. На каблуках, да еще с новой прической, когда волосы вздымались на макушке, она казалась почти одного с ним роста; но для начала все-таки не стоит ей осматривать его с головы до ног, правда, ее промах с шампанским служил для нее оправданием. Ведь когда пристально смотришь на мужчину, у того возникает ощущение, будто он – хозяин, ей же всегда хотелось чувствовать себя ребенком рядом с отцом. И сейчас она переживала нечто подобное. Ей определенно нравилась его улыбка. Господи, он говорил, а она прослушала все, о чем он говорил, разглядывая его.
