Прихожая и хол-гостиная с широкой лестницей в мраморе произвели на Линку неизгладимое впечатление. Все блестит. Все роскошно, но одновременно уютно. Когда мы только сюда переехали, дом был еще не готов. Папа жил в маленькой трёхкомнатной квартире в Дании. Он никогда не задерживался где-то очень долго. Понятия не имею, с чем это было связано, но точно не с работой или Элен. Папа много и часто переезжал и таскал нас за собой, как чемодан. Мы не ходили в школу месяца два или два с половиной. Что мы тогда делали? Практиковали английский, смотрели Европу, гуляли по разным городам и все это только с папой. Он присутствовал в нашей жизни 24 часа в сутки, будто ему больше нечем было заняться. Я теперь понимаю, он пытался преодолеть пропасть между нами. Папа сам виноват в том, что эта пропасть появилась. Он привык держать все в себе. Разрыв с мамой, ее смерть сильно ударили по нему. Папа переживал все внутри. Ничем не делился с нами. Наоборот, боялся подойти к своим собственным детям, поговорить с ними, как-то успокоить.
Нас разобщил не мамин уход, а папино предательство. Да, именно так. Ребёнком мне казалось, что он нас предал. Я была слишком мала, чтобы понять папу. Я не могла простить его еще очень долго. Я говорила ужасные вещи ему в глаза. Я раз за разом повторяла, как сильно его ненавижу. Однажды мне в голову взбрело сбежать из дома. Я ушла. Стырила его банковскую карту, нашла свои старые ключи от дома и с рюкзаком пошла на автовокзал. Мне было двенадцать, если что. Купила себе билет на автобус. И почти доехала до России. Меня поймали спустя неделю. Как так? Ну, я была очень осторожна, а до этого около месяца тщательно все планировала и продумывала детали. Это был мой тонкий расчёт. Я даже покупала еду на автозаправках и выходила раньше конечной остановки, чтобы папа дольше мучился. Но меня выследили по денежным переводам с папиной карты. Он был в шоке, когда забирал меня в Минске. Я тогда снова сказала, что ненавижу его. В его глазах что-то разбивалось каждый раз, когда я ему это говорила. Мне нравилось смотреть, как папу грызёт чувство вины. Мне было некомфортно жить в его доме с Элен. В те годы она была особо брезглива и зла особенно ко мне. Она ненавидела меня. Особенно сильно. Меня все ненавидели. В школе, дома. Я не нравилась людям. Их раздражало мое поведение. Со временем я научилась это не замечать. Просто игнорирую по сей день. Это как из горячей воды в ледяную прыгнуть.
У меня развилась депрессия. Об этом папе сказал психолог, к которому он меня после этого начал водить. Скорее всего ему присоветовала жена его лучшего друга. Я — сложный ребёнок. У меня есть свои скелеты в шкафу. Порой мне лишний раз страшно даже заглядывать в свой шкаф хоть одним глазочком. Это печально. Очень печально. Наши отношения с папой долго не налаживались. Однажды он сорвался и от бессилия рявкнул: «Ну почему ты не такая, как твой брат?!». Действительно, с Максом у него было все прекрасно. Они помирились и хорошо ладили, хотя мой брат тоже долго упирался и не шёл на контакт. Но мужчине с сыном проще найди общий язык. Папа не хотел понимать меня. Он не мог понять, что мне тяжело жить в его мире. Тяжело говорить на ломаном английском, тяжело видеть, как Элен сюсюкает с Самантой и называет меня «дочь шлюхи», когда моей мамы уже нет со мной. Я не находила себе места в папином мире. Слишком сильно мне хотелось вернуться домой, где у меня были мама и Макс, мои друзья и фигурное катание.
Я стала резкой, вспыльчивой и снимала свой блог. Кроме телефона и рамки с маминой фотографией у меня больше нечего из прошлого не осталось. Как-то Саманта мне на зло разбила эту рамку. Я хорошо ей вмазала. Когда папа закончил ругаться с Элен, защищая меня, он вошёл и, увидев меня рыдающей разбитой рамкой, наконец все понял. Я даже порезала палец, пытаясь собрать осколки. Мама — причина моего плохого поведения. Ее смерть. И ее недостаток. Тогда папа предпринял первую удачную попытку примирения. Мы выбросили разбитую вазу и решили выбрать и купить новую.
А раньше у нас были отличные отношения. Наверное, всем бы детям таких с родителями можно пожелать. Я всегда считала свою семью идеальной. У нас были мама и папа. У некоторых была мама, но не было папа. Я не понимала, как так может быть. Иногда папа уезжал, потом возвращался с подарками для нас и цветами для мамы. Обычно он привозил для нее ювелирные украшения небывалой красоты, а она не хотела их принимать, говорила, что не в дорогих подарках счастье. На что папа всегда отвечал, что именно поэтому ему вдвойне приятнее выбирать их и дарить только ей. Они были идеальной парой. Они были лучшими родителями. Макс и я имели лучшую семью, которую даже представить себе нельзя. Я много раз сказала «идеальный». Это осознанный повтор. Иначе мне не подобрать другого слова, который бы описал мой тёплый и уютный дом. Пожалуй, все хорошее слишком быстро кончается. Потом они с мамой поругались. Мы с Максом сидели и слушали их брань.
«Как ты мог не сказать мне?! Я думала, у нас больше никогда не будет никаких секретов друг от друга!» — кричала тогда мама.
«Я не хотел расстраивать тебя. Она что-то подсыпала мне, а потом случилось это!» — оправдывался папа.
«Ты постоянно мне врешь! Ты обещаешь то, чего сделать не можешь! Я только и делаю, что жду тебя! Я жду всю свою чёртову жизнь! Доверяю тебе полностью. А у тебя, оказывается, год назад дочь родилась. Вся моя жизнь с тобой, Рич, — одно сплошное враньё!» — рявкнула мама.
«Катрин, ты же знаешь, это неправда. У нас все было замечательно, я не хотел все портить. Что бы я тебе сказал? Ты должна мне верить. Пожалуйста!» — умолял папа.
«Все. Хватит. Я больше не могу так, Рич. Я столько раз говорила себе, что ты любишь меня и нашу семью, что эта женщина — это пустое. Ты не представляешь, как мне бывает тяжело жить в тени. Не иметь возможности даже рассказать о тебе друзьям, познакомить тебя с ними. Оставь нас в покое. Дай нам свободу.» — взмолилась мама.
«Ты действительно хочешь, чтобы я ушёл?» — ошарашено переспросил папа.
«Да.» — сухо ответила мама.
Через пятнадцать минут входная дверь хлопнула. Их ссора навсегда врезалась мне в память, потому что это была первая последняя серьезная ссора в нашей семье. Папа ушёл. Мама плакала весь вечер. Наша идеальная семья официально развалилась.
Эти стены. Этот дом. Навивает воспоминания и хорошие, и плохие. Много чего было. А сколько еще будет? Но важно другое. Я искренне рада, что вернулась, пусть не надолго. Рада видеть папу. Я скучала по нему. Это замечательно. Правда, здорово. Но как только мы услышали стук каблуком — шпилек — наше общее веселье улетучилось. Элен вышла нас встретить. Она была довольно обычной женщиной, корчившей из себя писаную красавицу. Брюнетка с коротки всегда идеально уложенными волосами. На ней был леопардовый строгий костюм.
— Так-так, кто тут у нас? — игривой сказала она и хищно сверкнула своими зелено-карими глазищами, — Щенятки прискулили домой? Тебя и из России выкинули, злотце?
Она указала своими пальцем с маникюром за не одну тысячу баксов на меня. Папина рука сжалась в кулак. Желваки тут же вышли на его шее и висках. Он был так рад вышвырнуть её из дома вместе с Самантой, но она все равно приперается сюда. —Макс, помоги девочкам донести их чемоданы. — попросил папа и ответил уже Элен, — Прискулила здесь только ты. За чем на этот раз пришла?
Макс пошёл назад за багажом. Папа увёл Элен на кухню. И минуты не прошли, как оттуда полилась брань. Я же взяла Линку за локоток и увела её на второй этаж.
— Думаю, после этой сцены у папы к несчастью еще сильнее проступит седина, — шепчу я на ушко Линке, — Ладно, прости за это, просто Элен бесится из-за того, что мы сунулись домой на выходные. Лично Макс подозревает, что у нее был план, как заставить папу больше времени проводить с Самантой, а папа, собственно, как обычно уперается и в хвост и в гриву.
— Странная она, — бормочет мне Линка, — Зачем же с вашим папой так. Он хороший человек.
— Обычно, умные или хитрые женщину дрессируют мужчин по принципу кнута и пряника, но конкретно наш папа пряник не ест и кнута не боится, — пожимаю плечами я и открываю дверь гостевой спальни, дверь в которую находилась в конце корридора, — Забудем, он их выкурил на пару недель точно. У нас довольно заботливый и демократичный папа. Он не даст тебя или Макса и меня в обиду, так всегда было зведено. Друзьям семьи Сарториус в этом доме рады. Элен, как собачонка, лает, но не кусает.
