Дождь за окнами набирает силу, снаружи творится настоящий апокалипсис, но стены старого дома обязательно выстоят и защитят.
Я всхлипываю. Если бы меня заставили выбирать — шикарная квартира Артема в стиле «лофт», его спортивный «Мерс» и привычные тусовки по пятницам с Катей, или вот такие вечера у Харма, я бы даже не раздумывала…
Мысль пугает и греет. Губы растягиваются в улыбке. Мне нравится наблюдать за ним, хочется гладить по голове и изо всех сил сжимать в объятиях. Хочется зацеловать его до смерти. Хочется съесть. Хочется…
Похоже, позорно краснеть вошло в традицию.
Сутулюсь, прячу пальцы в рукавах и разглядываю обшарпанные паркетные доски, мусор и крошки, и грязное блюдце с засохшими остатками молока, притаившееся в углу.
— Питомец? — киваю в сторону блюдца, и Харм растерянно смотрит на пол.
— А… Это… Как-то раз я подобрал во дворе котенка. Больного. Из него бы получился офигенный кот. Если бы он… выкарабкался. Не вышло. А выбросить посуду не поднимается рука. Чту его память.
В детстве я тоже подбирала бездомных котят и щенков, забредших в наш сад, но Женя страдал аллергией, и их, под аккомпанемент моей истерики, увозили подальше. И разномастные ласковые коты, и преданные псы, которым не суждено было вырасти, потом долгое время навещали меня во сне.
Наворачиваются слезы, я утираю их костяшками пальцев. Я и сама сейчас не лучше тех несчастных зверей. Если Харм меня вышвырнет, я умру.
— Моего папу задержали и обвиняют непонятно в чем… — хриплю я, и новые потоки слез обжигают опухшие веки. — Сейчас мне нельзя домой — поэтому я и сидела на скамейке в сквере. Ты спрашивал, кто тот парень. Он… В общем, он — мой жених. Но не делай поспешных выводов…
Харм бледнеет, откладывает вилку и расслабленно откидывается на стену за его спиной.
— Я знаю. Этот клоун из семейки, подмявшей под себя все строительство в городе. А твой папаша в обмен на власть и влияние продал ему родную дочку.
— Так ты знаешь, что я… — От шока картинка размывается. Все, что я вижу — ледяные изумрудные глаза, напоминающие глаза змеи.
— Что ты — дочка мэра? Я знал это с самого начала, — усмехается он. — Иногда меня заносит и в ваши круги. Почему не сказал сразу? Было прикольно наблюдать, как ты врешь и притворяешься.
Замешательство превращается в злость.
Он с самой первой встречи осведомлен обо всем и забавлялся со мной, как с глупым котенком. Внушил мне чувство вины за жизнь в достатке. Заставил меня поверить, что он на моей стороне…
Нужно сохранить остатки гордости — встать и уйти, и никогда больше не опускаться до его уровня.
— Это мне неинтересно, Ника. — Харм сбрасывает маску ублюдка, подается вперед и тихо шепчет: — Мне интересно, кто он для тебя?
Глупое сердце замирает, и я, как под гипнозом, признаюсь:
— Я не люблю его. Мне не нравится то, что со мной происходит. Раньше я не задумывалась, но теперь хочу все изменить. Мой брат живет припеваючи, он свободен и счастлив. Он может быть с кем захочет, так почему же разменной монетой сделали меня?
Глубоко дышу, борюсь с наступающей истерикой, глотаю горький чай, смотрю на Харма и вздрагиваю.
Под его носом появляется кровь и тонкой струйкой стекает к губам. Он быстро прикрывает ее ладонью.
Глава 18
Я вскакиваю и мечусь в поисках полотенца, но Харм жестом велит мне сесть, достает из кармана платок, вытирает кровь и закидывает в рот таблетку.
— Не пугайся ты так! — усмехается он. — Просто мне нельзя нервничать.
После смерти мамы на любые проблемы со здоровьем близких я реагирую остро. А Харм определенно стал для меня близким. И его ответ меня не устраивает.
— Это случается не в первый раз. Тогда у тебя тоже… — начинаю я, но Харм перебивает:
— Кажется, я просто не могу видеть, как ты плачешь!
Он даже не пытается быть честным, но его улыбка обезоруживает, и я сдаюсь.
— Ладно. Черт с тобой. Только поклянись, что это не опасно.
— Физически я не болен. — Он постукивает пальцами по виску. — Проблема здесь, в голове. У меня там вообще много проблем.
Аппетит окончательно пропадает.
Помогаю Харму убрать грязную посуду и вслед за ним покорно возвращаюсь в комнату.
Я строю смелые, будоражащие душу планы — было бы круто провести время так же, как в прошлый раз. Возможно, он захочет посмотреть на свою надпись. Или проверить, как далеко я позволю ему зайти…
Харм пинает системник, находит в интернете какой-то фильм, падает на кровать поверх пледа и хлопает по нему, приглашая меня присоединиться.
Осторожно сажусь на край и тут же оказываюсь в плену теплых крепких объятий. Сердце выпрыгивает, в солнечном сплетении что-то пульсирует, по телу растекается жар.
— Странно вот так лежать рядом, — шепчет Харм, обжигая дыханием кожу за ухом. — После всего, что мы друг другу наговорили…
— Я тогда очень сильно за тебя испугалась. Не хотела, чтобы он тебе навредил! — пускаюсь в оправдания и чуть не плачу, но Харм лишь сильнее прижимает меня к себе.
— Знаю. В этом вся разница. А вот я сказал, что ты мне не нужна, чтобы сделать тебе больно.
Выворачиваюсь из его тисков, вглядываюсь в идеальное лицо и не могу считать намерений. Жду, что Харм рассмеется, но он смотрит на меня так, словно впервые видит — долго и пристально.
Кончики пальцев немеют, голова кружится, мысли улетучиваются.
— Ты о чем-нибудь мечтаешь? — невпопад спрашивает он.
— Конечно! — Откидываюсь на подушку и повторяю давно заученную фразу: — Закончить вуз, устроиться в успешную фирму. Удачно выйти замуж, создать дружную любящую семью, иметь теплый уютный дом…
— А по-настоящему? — Харм устраивается поудобнее и подпирает ладонью щеку. Кожей чувствую его взгляд и, уставившись в потолок с потускневшей позолоченной лепниной, признаюсь:
— Честно? Не хочу я строить никакого будущего. У меня каша в башке. Мечтаю, чтобы папу выпустили, а на его пост назначили кого-нибудь другого. Тогда я смогу сказать ему, что не намерена укреплять его влияние, что устала так жить. Мечтаю прогуляться по улице лохматой и ненакрашенной, в такой же толстовке, как сейчас. Поесть мороженое, поорать под гитару песни, повалять дурака. А еще я бы хотела… — Мой голос сбивается, а щеки вспыхивают. — Иметь возможность ежедневно разговаривать вот так. С тобой. А ты?
— А я не мечтаю. У меня есть всего одна причина существовать. И как только я сделаю то, что наметил, я выпилюсь. Потому что после такого нормальный человек жить не сможет.
— Даня, зачем ты пугаешь меня? — Я резко сажусь, и пружины подо мной разражаются воем. — Расскажи, что с тобой происходит?
— Шутка. Не ведись на все, что я плету! — смеется он и возвращает меня в горизонтальное положение. — Кстати, ты реально можешь исполнить свои желания. Те, настоящие. В них ничего запредельного нет.
Мы засыпаем в обнимку. Дождь стихает, за окном повисает мутная луна. Я стою на пороге сладкого сна, вот-вот нырну в его странную тягучую реальность, и тревоги исчезнут.
Папа никому не делал зла и многим помог. Здравый смысл победит — я верю. Больше мне ничего не остается.
Харм укрывает меня от всего мира тяжелой рукой, и я отключаюсь.
Глава 19
Яркое солнце бьет по глазам.
Просыпаюсь, несколько мучительных секунд не могу понять, где нахожусь, но быстро прихожу в себя.
Все та же комната а-ля запасники музея, картины, лепнина, кровать, смятый плед и толстовка Харма.
За обшарпанной дверью раздаются приглушенные шаги и возня, скрипят ржавые петли, и в проеме появляется Харм с продолговатым металлическим подносом, накрытым салфетками.
Мне до дрожи не хватает утреннего кофе и хрустящих булочек, но под салфетками обнаруживаются приспособления для нанесения тату, и я с нескрываемым разочарованием вздыхаю.
