– Слышу.
Ему не нравится мой голос. Я это чувствую, хотя он и не решается ничего сказать.
– Я прилечу, – в его голосе решимость, которая пугает.
Я смотрела метеосводки. Подняться там в небо – это самоубийство. Мне становится страшно еще и за него.
– Влад, я не буду говорить, что ты мне здесь не нужен. Нужен. И очень. Но, пожалуйста, если и с тобой случится что– то плохое, я просто этого не выдержу.
– Понятно. Олесь, мы его обязательно найдем. Живого и здорового. Верь мне.
Он просто не представляет, как хочется мне ему верить.
Влад хочет еще что– то сказать. Колеблется.
– Я люблю тебя. Ты ведь знаешь об этом?
Сердце замирает. Это первый раз, когда он сказал мне о том, что чувствует ко мне.
А я? Что чувствую я?
Имеет ли вообще смысл носиться с собственной гордостью, когда жизнь так быстротечна?
– Я тебя – тоже, – выговариваю наконец, эти важные слова, перешагивая через границы, которые сама себе придумала.
Но мое признание тонет в пустоте прерванного звонка.
Олеся
Полицейские обещали позвонить, если будут новости. А еще предупредили, что могут звонить по поводу выкупв. Эта идея казалось мне дикой. Не тот у нас уровень дохода. Молодой мужчина, который приехал с Артемом, Вячеслав уверил полицейских, что у него есть необходимое оборудование и звонок, если он поступит, отследят.
Я лежала в спальне под одеялом. Никак не могла согреться. Мерзли руки и ноги. Уснуть тоже не могла. Все эмоции притупились после лекарства, но страх за жизнь Матвея не отпускал. Он терзал меня словно хищный зверь. Я поглаживала живот, надеясь, что из– за моего состояния моей дочери не так плохо, как мне.
Перебирала в голове варианты, кто и из– за чего мог похитить Матвея. Могла ли это быть Токарева? Она же кричала, что я пожалею. А что может заставить мать страдать сильнее, чем беды ее ребенка? Я попыталась позвонить Владу, но связи опять не было. Только бы он еще не наделал глупостей! С другой стороны, вылет зависит не только от него. Я надеялась, что у людей, от которых он зависит, будет больше здравого смысла.
Мысли о причастности подруги Влада к похищению моего сына не давали мне покоя. Идти и вести разговоры на эту тему с Артемом и Вячеславом, я не рискнула. Оба были слишком молоды. Да и если быть до конца честной, ощущалось, что Артема напрягает изменившаяся личная жизнь отца. Высказать свои опасения я могла только одному человеку. Беспокоить его в любой другой ситуации я бы не решилась. Но не теперь.
Было еще не очень поздно. То есть поздно, конечно. Особенно для человека, находящегося в больнице.
– Да, Олеся, я Вас внимательно слушаю, – он вообще спит когда– нибудь?
Потом у меня шевельнулись подозрения.
– Тимур, Вы ведь в больнице?
Он разочарованно вздохнул:
– Где же мне быть? Я на растяжке. Забыли?
Правда, забыла. Голова ощущалась тяжелой, как будто забитой ватой. Наверное, действие лекарства.
– Да, вылетело из головы. Я спросить хотела...Как думаете, эта Настя, она не могла все это организовать? Она же угрожала.
Он отвечает без промедления. Значит, уверен в ответе.
– Нет. У нее все ресурсы на отце. А с ним Влад уже разговаривал. Так что, нет.
Надежда на то, что я нашла источник всех бед и нам удастся найти Матвея растаяла. Я почему– то верила Саркисяну. Как себе.
– Олеся, – он оторвал меня от моих неслишком веселых мыслей, – Вы уверены, что не было ничего, что могло спровоцировать похищение?
Не знаю, почему все детали воскресли в моей памяти именно в этот момент. Может, мозг так усердно искал хоть что– то, за что можно зацепиться.
– Тимур... Магазины хотел купить Каленый. Еще давно. Нескольно месяцев назад. Это местный...
– Я знаю, кто он, – голос Саркисяна напрягается, а у меня повышается тревожность и ничем необоснованная уверенность, что моя догадка верная, – Подробнее можете вспомнить?
Я напрягаю память. Предложение было непримечательным, поэтому я сразу же о нем забыла.
– От него пришел человек, какой– то такой, что и дела с ним вести было бы странно. Мы сразу отказались. Но никто больше ни на чем не настаивал.
И тут же мелькнула мысль – или просто Матвей не хотел меня волновать. Как всегда, решил все взвалить на себя? И просчитался, потому что Каленов был местным криминальным авторитетом, который держал под собой город. Конечно, не стоило переоценивать его власть. Но и недооценивать его тоже не стоило.
– А может и настаивал. Но Матвей мне не рассказал. Он вполне мог так поступить, считая, что прав.
– Хорошо, что Вы вспомнили, Олеся. Каленый вряд ли бы отстал, если ему что– то понадобилось. А Матвей вполне мог решить, что справится сам.
– Они его убьют?
– Не раньше, чем добьются того, зачем все это затеяли. Но на это нужно время. Значит, оно есть и у нас. Олеся, не волнуйтесь. Мы его вытащим.
Нажав на отбой, некоторое время стою посередине комнаты. У меня еще были вопросы. Но их задать не хватило духу. Что будут делать с моим сыном, чтобы получить то, что им нужно? Только бы он сумел продержаться!
Я готова помчаться к этому уроду сама, отдать ему все, что есть. Но это бессмысленно. Как бы я не хотела так поступить. Меня, как и моего сына, в этом случае просто убьют, получив необходимые документы. Им не нужны свидетели. Значит, так поступать точно нельзя. Нам с ним есть зачем жить.
Следующие несколько дней даются мне и Полине особенно тяжело. Но если я пытаюсь справиться со своим эмоциональным состоянием ради дочери, повторяя как заклинание: "Все будет хорошо", то с Полиной дело обстоит хуже. Она все время плачет, отказывается от еды и сидит в комнате Матвея, вцепившись в его рубашку, которую дарила ему на день рождения. А ночью я проснулась от ее криков, поспешила к ней, но там уже был Артем, который ее отпаивал водой и пытался привести в чувство. Это получилось далеко не сразу, хотя мы и остались с ней. Ее психическое состояние внушает мне серьезные опасения.
Я хотела было переночевать с ней, но сын Влада меня выпроводил, сказал, что мне нужно отдыхать. Чувствовала я себя неважно, поэтому мне пришлось его послушаться.
Связь с Владом восстанавливалась пару раз и то ненадолго. Нам удавалось переброситься лишь парой фраз. И всё. Этого было ничтожно мало.
Однажды вечером я увидела в окно, как приехал Вячеслав. В дом он заходить не стал. Это меня насторожило. К нему вышел Артем. Я пошла следом.
В руках мужчина держал какой– то предмет одежды. Внимательно приглядевшись, я узнала эту вещь.
Это был шот, в которым был Матвей в день похищения.
Только выглядел он как– то не так.
Приблизившись, я поняла, в чем дело. Вещь была в подсохших бурых пятнах. Я знала, что это.
Кровь.
Артем резко развернулся, будто почувствовав меня.
– Да зачем Вы вышли?!
Это получилось резко. Но я сама уже пожалела о своем любопытстве.
Лучше было бы не знать.
Шаранов разглядывал врача и думал о том, как приятно будет переререзать ему глотку. То есть, конечно, по большому счету врач был не причем. И можно сказать, даже очень помог. Просто сейчас мужчина очень хотел выплеснуть скопившееся за эти дни раздражение. Но не мог.
– Григорьич, сделай что– нибудь, чтобы он пришел в себя, подписал, что надо. А потом он может смело отправляться на небеса.
Врач посмотрел в ответ с таким выражением, которое без сомнения означало: "А с какого отделения психиатрической лечебницы Вы сбежали, батенька?" Но одним взглядом он не ограничился.
– Степан, если тебе надо было, чтобы он что– то там подписывал, то зачем его было так ножом бить? Я его еле с того света вытащил!
Шаранов не был согласен с врачом. Вот вовсе не был согласен.
– А что было делать, а? Кто знал, что он такой шустрый? Он ребят раскидал, как котят. И почти до оружия добрался...Если бы он пистолет в руки взял, он бы нас там всех положил. К бабке не ходить.
