За болтовнёй и колдовством над туркой время летит незаметно. За окном начинает светлеть, и Денис выглядывает, чтобы проверить машину.
Она, конечно же, стоит в самой глубокой луже. Парковочное место пустовало вечером не просто так.
ГИП моей мечты чертыхается, допивает кофе и начинает собираться. Теперь в его планах автомойка и магазин, а потом — уютное гнёздышко молодожёнов.
На этот раз я не возражаю. Ночью было достаточно неловко, чтобы сейчас поддержать любое решение, и уход Дениса я воспринимаю с облегчением.
И совсем чуть-чуть — с разочарованием. Но оно занимает меня совсем недолго.
Ровно до того момента, как я осознаю, что снова одна. В пустой и темной прихожей. С пустотой в планах и темнотой в голове. А впереди ещё два чудовищно длинных выходных дня, которые нечем заполнить.
Когда под окном заводится машина, я сползаю по стене на коврик и кусаю себя за предплечье, чтобы не выть в голос. Рановато для столь открытого проявления чувств. Сосед сверху не оценит.
За борьбой с собственным плачем я пропускаю момент, когда мотор под окном стихает. И от этого всё-таки начинаю по-дурацки всхлипывать. А на предплечье остаются два красноватых полукружья от зубов и все никак не сходят, пока я сижу на коврике и реву, то кашляя, то заходясь икотой.
Наташа vs. самообладание 1:0.
Об этом прискорбном факте я и размышляю, когда в прихожей гремит дверной звонок. Но всё-таки поднимаюсь и открываю, забыв посмотреть в глазок.
На мое счастье, за дверью обнаруживается Денис. И его очень, очень сложные щи.
- Ты не уехал? — по-идиотски спрашиваю я и вытираю щеку тыльной стороной ладони. Безуспешно. Мокро и там, и там.
- У тебя, по-моему, какой-то пунктик насчёт прихожей, — растерянно замечает Денис, подавившись заготовленной фразой.
Я неопределенно пожимаю плечами, хотя мне-то как раз ясно, что это за пунктик. Когда я ещё жила с родителями, папа часто возвращался с работы раньше всех — у него был график с восьми до пяти, а у нас с мамой — с девяти до шести. Когда я приходила домой, в квартире уже горел свет, а на кухне ворчал телевизор и закипал чайник, и это делало жизнь куда уютнее.
А возвращаться в пустой и темный дом оказалось невыносимо. Хотя с переезда и до похорон я не придавала этому никакого значения. Это потом пыльная тишина в прихожей превратилась в синоним неотвратимой беспомощности и непреходящего страха, что однажды, возможно, мне придется пережить это снова. И снова.
Но объяснить уже не получится. Горло сжимается, боль стреляет в нижнюю челюсть и прочно заседает где-то под гландами. Говорить о папе вслух я все ещё не могу.
Наверное, оно и к лучшему. Вынужденное молчание делает из меня идеального слушателя, и Денис, помявшись, всё-таки решается признаться:
- Я… туда не хочу.
Он краснеет, а я сосредоточенно смотрю на его веснушки и размышляю о границах дозволенного. Интересно, решился бы он на это сенсационное признание, не пригласи я его на ночёвку? Пусть и не удавшуюся.
Но обсудить это все равно не выйдет, и я молча отступаю назад. А он в то же мгновение переступает порог, и темнота в прихожей перестает быть такой гнетущей.
Глава 9.1. Первые шаги
На работе, кажется, делают ставки.
В лицо мне никто ничего не говорит, но шепотки в коридорах все множатся и множатся — вместе с сотрудниками, которых постепенно начинают выводить из самоизоляции. Каждый вновь прибывший норовит немедленно познакомиться с Денисом Владимировичем и раскрутить его на подробности. От Андрея Анатольевича персонал, напротив, прячется по всем углам, опасаясь начальственного гнева.
И все ждут и ждут скандала. Ассистентка ведь по-любому спит с боссом!
Денис держится молодцом. Он умудряется выдерживать со всеми достаточную дистанцию, чтобы никто не смел совать нос к нему под одеяло, и в то же время никому не отказывает в короткой беседе ни о чем. Кремень-мужчина.
Я уже к обеду начинаю размышлять о необходимости огнетушителя под офисным креслом, капаю ядом и выпускаю струи пара из ушей. Андрей Анатольевич прячется от меня по всем углам, опасаясь бунта. Я ловлю его, чтобы заполучить подпись на приказе по кадрам, и коллеги выглядят все более и более заинтригованными.
«Все будет хорошо, Наташ», — мрачно обещаю я своему отражению в карманном зеркальце и пытаюсь нарисовать себе такое лицо, как будто все уже хорошо. Круги под глазами сводят все усилия на нет.
Впереди два с половиной рабочих дня. Я начинаю подозревать, что без жертв все-таки не обойдется, но неожиданно для себя самой весь обеденный перерыв сижу в текстовом редакторе. Прихваченный из дома лоточек с остатками шаурмы за авторством Дениса Владимировича стоит на краю стола. Вынырнувший из своего угла Андрей Анатольевич смотрит на нетронутую еду с такой опаской, что я плюю на негласное правило — не давать никаких поводов для сочувственных бесед — и сообщаю:
- Нет у меня депрессии. Просто увлеклась, — и киваю на экран рабочего монитора, где уже откуда-то вдруг взялась половина авторского листа, и только потом догадываюсь немного смутиться. — Акты о приемке документации у вас на столе.
Если повезет, то даже корректно оформленные.
Вечно подавленное состояние сменяется дикой жаждой действий. Но способность подолгу концентрироваться возвращаться не торопится, и я с легким отвращением закрываю текстовый редактор.
Писать, строго говоря, нужно было вообще не о том. У меня еще финальная глава для уже выкладываемой книги не начата. А этот стебный бред с посланным нахрен магом будто сам лезет из-под пальцев, стоит только занести руки над клавиатурой
На норму это тоже не слишком походит, но я учусь жить изо дня в день — плыть по течению, не ругая себя за промедления и недостигнутые результаты. По крайней мере, дело явно сдвинулось с мертвой точки, а уж куда его там понесло — разберемся в процессе.
После обеда Денис носится по кабинетам, как ошпаренный, нигде не задерживаясь. Только ближе к вечеру он забегает в приемную и смотрит на меня такими несчастными глазами, что я нервно смеюсь и предоставляю политическое убежище за соседним столом. Из смежного кабинета немедленно выглядывает главбух, но, наткнувшись на меня, благоразумно втягивается обратно.
Я делаю невозмутимое лицо. И, кажется, даже ухитряюсь разобраться с какой-то текучкой. Возможно, даже корректно.
Денис зарывается в свою папку и уже через четверть часа повисает на телефоне, отстраненно-вежливым тоном выманивая у кого-то согласования и одобрения. Я улавливаю краем уха отдельные обороты и диву даюсь, как он еще не уболтал заказчика дать нам денег просто так.
После шести главбух все-таки высовывается из кабинета, с любопытством косится на новенького ГИПа, но придерживает вопросы при себе и уводит из офиса всех своих подчиненных. Святая, святая женщина.
- Знаешь, — задумчиво говорит Денис, отложив телефон, — у меня почему-то такое чувство, как будто мы сделали все только хуже.
Я пожимаю плечами. Выдавать коллегам справки о своей личной жизни я в любом случае не собираюсь. У меня для этого сетературный сайт есть.
- Я сегодня, наверное, домой, — предупреждает Денис и мучительно краснеет, потому что Андрей Анатольевич выбирает именно этот момент, чтобы выйти из кабинета.
Дражайший босс достаточно благовоспитан, чтобы пропустить мимо ушей все несоответствующее обстановке, и одинаково вежливо и спокойно прощается и со мной, и с ГИПом моей мечты. Нужно иметь не меньше восьми лет стажа совместной работы, чтобы уловить нотки беспокойства в его голосе, и я чудом подавляю умиленную улыбку.
Андрей Анатольевич уходит, а Денис падает лицом в стол. Звук глухой и сочный.
- Да не уволит он тебя, — хмыкаю я.
Денис поворачивает голову набок, не утруждаясь поднять ее со стола. Лицо у него серьезное и немного грустное.
- Я не о том переживаю.
- Меня тоже не уволит, — уверенно заявляю я и начинаю собираться. — Лучше прикинь, сможешь ли ты создать страничку на том же сайте, что и я. Там определенные требования для книг в соавторстве, одна я выкладывать не смогу.
