с укором. Дёрнул один из ящиков, где делали украшения на мягких бархатных подложках. Все годы брака в золотом, платиновом, серебряном эквиваленте. Ксюша так неравнодушна к аксессуарам, и я хотел, чтобы она постоянно улыбалась, поэтому ни в чём никогда не отказывал. Даже когда дерьмо на работе, денег оставалось на пару дней жизни. Я делал всегда довольную рожу и просто дарил, что хотела Ксения. Тогда жена светилась изнутри таким ярким ослепляющим светом.
В последнее время свет погас. Словно неведомое чудовище нахрен выбило пробки, перерезало провода и переключило все тумблеры.
Ксения не улыбалась и не светилась.
От этого монстры моей прогнившей души начинали выть, скрести когтями по внутренностям, требуя, чтобы исправил, чтобы сделал всё как раньше, потому что даже монстрам страшно в темноте.
А я всё продолжал.
Урод. Просто моральный урод. Свалился на самый низ. Изгваздаться в дерьме, так оно ещё и припёрлось и запачкало Ксюшу.
Господи, сколько разочарований.
Меня трясло от осознания, что я вообще мог предпочесть кого-то помимо Ксюши.
Это паршивое чувство.
Хочется содрать с себя кожу. Мне тогда хотелось. Но вместо этого я долго стоял под обжигающим душем, а потом обливался туалетной водой, так казалось никакие запахи не прорвутся.
Они и не прорвались.
Только мне от этого становилось не легче.
Каждый разговор, касание, поцелуй грозил обернуться банальным приступом самобичевания.
У меня не было прав после такого даже приближаться к Ксюше. Но я как наркоман тянулся к ней в поисках дозы, ещё одного прихода. Я реально зависимый от Ксении. Всё что делалось в моей жизни, было только для неё. Я даже никогда не задумывался, надо оно мне или нет. Я шёл и делал.
И тогда тоже пошёл.
Не хватило сил и мужества снова вытаскивать Ксюшу. Мне казалось я делал только хуже. Её всё чаще стало тяготить моё присутствие. Я замечал, как она вздрагивает от моих прикосновений и как её лицо меняется при звуках моего голоса.
Я себя винил, что у нас не получалось завести ребёнка. И…
И проще оказалось отказаться от затеи. Просто выкинуть из головы беременность, но Ксения была против. Я видел, как её ломало. Как она с замиранием сердца каждый раз ложилась в постель со мной. Как не получала ничего кроме тянущего ожидания: а сегодня получилось?
И чем больше не получалось, тем сильнее она отдалялась. Мне невыносимо было на это смотреть.
И я сбежал.
Набрался в каком-то баре под звуки техно и вкус дешёвого пойла.
И подошла рыжая дура. Господи, мне даже имя Элина произносить в мыслях противно.
Она хохотала и улыбалась.
И у любого мужика, даже если он до потери головы любит свою жену, все равно могут возникнуть идеи просто перебросится парой слов. Всего лишь слов. А потом, как по взмаху палочки оказаться в випке.
Я точно помню, что у меня не встал. Это дерьмово в таком признаваться, но я ржал как больной и кричал в пьяном угаре:
— Это просто ты не моя жена!
Конечно. Ведь когда двое предназначены друг другу, это закономерно, что измены быть не может.
И я ржал, отхлёбывал алкоголь, который принесла эта дура, а проснулся через пару часов всё в том же клубе со спущенными штанами и пустым кошельком.
Похер, думал, спасибо, что забрали деньгами.
И поехал домой.
Самое страшное было смотреть в глаза Ксюхе. Я всю дорогу представлял, что скажу ей. Что с порога начну признаваться в том какая я свинья, чудовище и козёл. Мне казалось, что лучше пусть Ксения знает, чем будет мучиться догадками. И меня шатало возле подъезда, а ещё требовало, чтобы я проблевался. Но я посмотрел в глаза своему страху и сказал, что обождёт.
Дверной замок скрипел как несмазанная телега и я не хотел думать, что за эти несколько часов моего отсутствия себе могла придумать Ксюша, поэтому не включил свет в коридоре, а опираясь на стену, побрёл в ванну.
Ксения меня ждала. Она, ничего не спрашивая, вцепилась в меня пальцами, повисла на шее и шептала:
— Почему? Почему ты ушёл? Почему ты оставил меня? Почему? Я не могу…
Ей не было интересно, где я шатался. Ей нужен был просто я. Даже провонявший пойлом, почти перешагнувший черту, я.
Я словно онемел. Сжимал Ксению в руках, вдыхал её запах и с ужасом понимал, что в штанах становилось тесно.
Уникальный замок, к которому подходил лишь один ключ. И ключ, который не способен был открыть другого замка.
Я не признался.
Завалился в ванну, облился туалетной водой, вытряхнул из головы остатки алкогольного дурмана.
Утопил в памяти дуру девку, с которой имел глупость заговорить.
Тот вечер тоже утопил.
А сейчас пожинал плоды своей трусости.
Смотреть не хотел в тумбочку.
Желал, чтобы Ксения была рядом, но она сбежала. И на вызовы не отвечала.
Я вытащил из ящика стола в кабинете старый мобильник. Включил. Набрал.
— Ксения от меня ушла. Найди её.
— Я спрашивал у тебя в день свадьбы? — аромат лакрицы был слишком близко, чтобы я могла его не чувствовать на себе. Я спрятала руки в плед, но аромат словно вплетался в канву всех вещей.
— Спрашивал… — я отвела глаза, чтобы просто не смотреть на него. На жёсткую линию губ и волевой подбородок, на тёмные, цвета вороньего крыла, волосы. На слегка саркастичную усмешку. Конечно, спустя столько лет оказаться правым…
— И что ты мне ответила? — тонкое прямого кроя пальто слетело с плеч и повисло на согнутой в локте руке. Слишком вызывающий жест. Острый.
— Ты хочешь узнать, изменила ли я своё решение? — мне не хотелось сейчас препираться. Если он приехал, чтобы услышать то, что я сказала, сидя в неудобном кресле в загсе, то он это услышит.
— Нет… — хриплый голос, резкие жесты. Ногой придвинутый стул, который встал аккуратно между мной и камином, отрезая пусть слабый, но поток тепла.
— А что тогда? — крикнула я и запустила со всей силы диванной подушкой в холёное лицо. Сильная рука отбила подачу. Я прикусила губу, слёзная пелена перед глазами запустила картинку прошлого.
Мои бледные руки, которые даже на белом платье выглядели слишком мертвенными. И его… Загорелые, просто как кофе, выделялись на полотне свадебного наряда. И эти его руки сжимали мои ладони, желали согреть в колыбели ладоней, но я упорно прятала кисти в складках ткани.
Всё тот же аромат табака, железа и лакрицы. Сладкой до рвоты. И хотелось тогда запить всю эту
