переносицу.
Во что, черт возьми, я сейчас вляпался?
Ева Кармайкл — воплощение невинного искушения, и я не уверен, что смогу удержаться от того, чтобы не откусить кусочек запретного плода. Плода, который я намерен уничтожить вместе с ее семьей. Мое желание к ней — это осложнение, которое мне не нужно.
Ева
В машине воцаряется неловкая тишина, подчеркиваемая ревом двигателя, когда директор Бирн подъезжает к академии. Он не должен был помогать мне одеваться в больнице, так как это неуместно.
Мое тело покалывает от того, как его пальцы нежно скользили по моей коже. Он как будто старался превратить меня в расплавленную лужу желания, хотя, возможно, это и не входило в его планы.
Я и сейчас все еще ощущаю это сексуальное напряжение, но не могу понять, исходит ли оно от меня или я просто выдаю желаемое за действительное. Конечно, директор Бирн — самый привлекательный мужчина, которого я когда-либо встречала, но я также под кайфом от обезболивающих.
Я ни за что не привлекла бы такого мужчину, как он, тем более что я его ученица, ученица, которую родители отправили сюда, потому что я якобы переспала с уборщиком в моей последней школе. Он может предположить, что я шлюха, которая переспит с кем угодно, и, возможно, он прощупывает почву. Это не шокировало бы меня, так как эта школа необычна.
Директор Бирн с напряжением смотрит на дорогу. Его большие пальцы крепко сжимают руль, костяшки пальцев побелели.
Я не понимаю, почему он так зол.
— Я сделала что-то не так, сэр?
Он усиливает хватку, глаза сужаются, но не отрываются от дороги.
— Нет, почему ты так говоришь?
Я тяжело сглатываю, накручивая на палец локон волос.
— Вы кажетесь всегда таким сердитым. — Я пожимаю плечами, когда его пронзительные аквамариновые глаза на мгновение переходят на меня. — Я подумала, может быть, это потому, что у Вас ко мне претензии.
Из его груди вырывается тихий рокот, когда он качает головой.
— Я не сержусь, Ева.
Я смеюсь.
— Могли бы обмануть меня.
Его хватка становится еще крепче, кожа скрипит под давлением. Напряжение в его плечах и сжатая челюсть, когда он стискивает зубы, указывают на то, что он лжет мне.
Между нами повисает тишина, поскольку он не намерен продолжать разговор, сосредоточив все свое внимание на дороге.
Я смотрю в окно, наблюдая, как исчезает город, когда мы направляемся в лес, усаженный деревьями, где Академия Синдиката скрыта от посторонних глаз.
— Мэн прекрасен, — говорю я, поглядывая на директора. Это так отличается от бетонных джунглей Атланты, в которых я выросла. — Вы видели черного медведя, сэр?
Он качает головой.
— У меня нет времени ходить в лес.
Я чувствую разочарование, что он не поддерживает со мной разговор, но у меня ощущение, что Оакли Бирн — человек, который предпочитает не участвовать в светских беседах.
— Тогда что Вы делаете для развлечения? — спрашиваю я, задаваясь вопросом, занимается ли он чем-нибудь еще, кроме преподавания и управления академией.
— Развлечения? — он усмехается, ухмылка играет в уголках его губ, несмотря на все его попытки сдержать ее. — Я слишком занят, чтобы развлекаться.
Я наматываю волосы на пальцы, сосредоточившись на красивом мужчине, сидящем рядом со мной.
— Это позор. Жизнь слишком коротка, чтобы быть скучной.
Я тяжело сглатываю, думая о своем покойном брате. Его жизнь едва началась, когда эти байкеры забрали его слишком рано. Это жестоко, и хотя мы были такими разными, мы были близки с детства.
— У меня мало свободного времени, учитывая мои обязанности в академии.
Его голос становится мягче, и когда я смотрю на него, напряжение спадает.
— Жизнь пролетит быстрее, чем Вы думаете, — говорю я, качая головой. — Всегда нужно находить время для себя.
Его глаза встречаются с моими, пылая эмоцией, которую я не могу определить.
— Это правда.
Он впервые улыбается настоящей улыбкой, и это зрелище выбивает кислород из моих легких. Это захватывает дух.
— Возможно, я так и сделаю. Как ты развлекаешься? И нельзя говорить «учебой», так как это не считается.
Я вздыхаю, выглядывая в окно.
— Я люблю читать.
Он улыбается.
— Какой твой любимый роман всех времен и народов?
Я хмурю лоб, пытаясь подобрать.
— Это сложный вопрос. Я люблю "Джейн Эйр" Шарлотты Бронте.
Я вижу, как он закатывает глаза при этих словах.
— Но мне нравятся все жанры, а не только романтика. — Я пожимаю плечами. — Что Вам нравится делать? — спрашиваю, желая узнать больше о человеке-загадке.
Напряжение возвращается, когда он прочищает горло.
— Мне нравится рисовать.
Рисовать.
Я не ожидала, что он это скажет, ведь он такой серьезный.
— В самом деле? Что Вы рисуете? — спрашиваю, пока он въезжает через огромные кованые ворота на длинную извилистую подъездную дорожку академии.
Он проводит своей большой рукой по затылку.
— Я не рисовал много лет, но раньше мне нравилось рисовать людей.
— Ух ты, Вы, должно быть, талантливы. Вы писали портреты?
Его взгляд перемещается с дороги на меня.
— В основном обнаженную натуру.
— О, ясно, — бормочу я, жар разливается по моим венам и сжигает меня. — Я хотела предложить Вам нарисовать меня, но это было бы неуместно.
Не знаю, откуда это взялось, но я сразу же жалею об этом. Он бросает на меня горячий взгляд.
— Определенно, — выдавливает он из себя, прежде чем заехать на парковку перед готическим зданием.
Мужчина выходит из машины и обходит ее, открывая мою дверцу. Обнимает меня одной рукой за спину, а другой подхватывает под колени, поднимая так, словно я ничего не вешу.
Я обнимаю его за шею, чтобы поддержать себя, наслаждаясь теплом его тела, прижатого к моему. Я чувствую, как он напрягается, когда несет меня через главный вход в школу, но вместо того, чтобы повернуть направо, он поворачивает налево.
— Может, мне попробовать пройтись? — я спрашиваю.
На его челюсти дергается мускул.
— Нет, в твоей карте сказано, что тебе нельзя вставать на ноги, пока не заживут швы, за исключением кратковременного мытья и посещения туалета.
Он несет меня вверх по нескольким лестничным пролетам, пока не подходит к большой двойной дубовой двери со словом "Медпункт", вырезанным на деревянной вывеске.
Директор Бирн разворачивается и пятится к дверям, которые распахиваются внутрь, прежде чем повернуться обратно.
Медпункт похож на шикарную частную клинику с комнатами, расположенными по обе стороны от большого зала ожидания в передней части, заполненного чрезмерно дорогой мебелью.
Он несет меня в третью комнату справа.
— Это твоя, — говорит он, осторожно опуская меня на кровать. — Сестра Джаспер зайдет через минуту, чтобы
