сердце разрывается от сожаления.
— Ты можешь остаться. Тебе не нужно уходить.
— Я не могу, — произносит Линкольн медленно и уверенно. Он склоняет голову, и я перевожу взгляд на окно. Дождь не стихает, как и мои нервы. У двери он оглядывается через плечо, сигарета свисает с его губ. Из носа и рта клубится дым, когда он тихо вздыхает. Выражение его лица может меняться, но тревога в глазах остается. Он все тот же загадочный и недовольный мужчина, каким был, когда вышел из тумана.
Мои щеки покрывает румянец. Я хочу поблагодарить его и умолять остаться, но ничего не делаю, потому что не знаю, как он отреагирует. Линкольн молча выходит из дома, раздается тихий щелчок двери, и на мои глаза наворачиваются слезы. Меня терзали мысли о нашем сексе, а теперь еще добавилось чувство пустоты. Интересно, он ушел по моей вине?
Касаюсь пальцем сморщенной кожи на груди, — выпуклой и шероховатой, — память о том дне все еще ранит меня. Прошлое забывается, но мой шрам — постоянное напоминание, и я не могу перевернуть эту страницу, или, по крайней мере, не знаю, как.
Мачта — вертикальный высокий столб для крепления парусов.
Я знал правду.
Я, бл*дь, знал правду, но ее образ полностью покорил меня, застал врасплох, и я пришел в ужас, когда увидел себя в ее глазах. Я слишком боялся принять связь, спрятанную в глубине души, и потянуть за нить, которая распутает правду.
Небо окрашено в бледно-лиловый и голубой цвета, улицы окутывает туман, покрывая все плюшевым белым облаком. Я иду молча, пытаясь оправдать свои действия и смириться с тем, что только что сделал, но не могу.
Думаю о румянце, вспыхнувшем на ее щеках, когда я стоял у двери, и о пухлых губах вишневого цвета. Я обещал себе, что никогда не приеду сюда, потому что знал, кто здесь живет. Ни за что. Ноги моей не будет в этом городе. Я пытался не делать этого. Давал себе это обещание, потому что знал, кто здесь живет. Я понимал, как поступлю, если окажусь в одном городе с ней.
Выдохнув, издаю стон.
— О чем, черт возьми, ты думал?
Мне никто не отвечает. Правда в том, что я не думал.
Я хотел увидеть ее лицо, узнать, счастливая она или грустная, или просто существует… как я. Не знаю, почему я решил зайти в этот бар. Возможно, никогда и не пойму этого, но мне нравится думать, что причина никак не связана со мной. Было рискованно находиться тут, потому что я не мог контролировать ситуацию.
Я бы солгал, если бы сказал, что не знал ее имени. Я знал, как ее зовут. В тот момент, когда Джорни обошла барную стойку и направилась к нашему столику, я понял, что это она.
Хотел ли я найти ее? Да.
Хотел ли я узнать ее? Нет. Бл*дь, ни за что на свете.
Но все же я увидел то, что хотел, и взял, невзирая на последствия. Я знаю, что это значит. Без сомнений она будет страдать.
Шагаю по улицам, пытаясь оправдать себя. Ничто не приносит облегчения. Иду не спеша той же дорогой вдоль доков, по которой шел с Джорни, когда я так легко вошел в ее жизнь, потому что ее темные глаза пленили меня. Я смотрю на воду, судно едва видно сквозь туман. Дождь заливает пирс. Пахнет пресной водой и соленым морским бризом. Забавно, что я вырос в этом городе, но ни черта не помню о нем, кроме того, как хотел поскорее уехать отсюда.
Прохожу мимо погруженного во тьму бара, лишь фасад освещают неоновые вывески. Я проклинаю себя за то, что вообще зашел в него, хотя знал, что не должен. Бэар не знал, никто не знал, кроме меня, настоящую причину, по которой я переступил порог «Паба Уэлдона».
Направляюсь в дом отца с мыслями о прошлом. Вставляю ключ в замок и поворачиваю его. Старая деревянная дверь с многолетней облупившейся белой краской заскрипела.
Бэар спит на диване, обняв мальчика, которого я редко вижу последнее время. Атлас — причина, по которой я здесь, а может быть, и она тоже. Я бы солгал, если бы сказал, что кто-то один из них.
С трудом вернувшись в реальность, иду к ним, тусклого света из кухни достаточно, чтобы разглядеть лицо Атласа. Его щеки розовые и теплые, темные ресницы трепещут во сне. На мгновение кажется, что я его разбудил, но он спит, не подозревая о моем присутствии.
Рука Атласа соскальзывает с дивана. Я осторожно кладу ее ему на грудь и затем накрываю их одеялом. Как-то странно укрывать моего младшего брата и сына, но это не в первый раз. Я всю жизнь заботился о Бэаре, но не могу отделаться от мысли, что с Атласом я должен стараться лучше. Ради него, ради его матери. Какое-то время наблюдаю, как сын спит. Его глаза, его подбородок, все в нем напоминает о его матери.
— Вот кофе, — бормочет папа за моей спиной хриплым голосом. Он упирается плечом в деревянную раму двери, ведущей в маленькую кухню.
Годы не пощадили его, но он все тот же отважный и опытный мужчина, который научил меня всему, что я знаю о рыбалке.
Папа протягивает мне чашку кофе. Я беру ее и смотрю через его плечо на небо в окне — уже начинает светать.
— Бэар сказал, что вы привезли около тысяч шестисот фунтов тунца?
Киваю.
— Мы хорошо поработали. — Хватаю виски со стола и наливаю его в кофе на два пальца.
— Неплохо для десяти дней. — Не могу понять, отец хвалит меня или критикует. Дело в том, что Флетчер Харди — несравненный мерзавец на воде. Он стал легендой на западном побережье благодаря своему навыку охотиться на длинноперого тунца. Он ловил его всю свою жизнь и знает повадки этой рыбы. Он знает, где ее искать, и выражение «пойдем туда, куда еще не ступала нога человека» к нему не относится. Потому что он был везде. Сделал это еще до того, как вы дважды подумали об этом.
— Вы снова отправляетесь в путь? — спрашивает он с любопытством в голосе. Он ушел из рыбалки несколько лет назад, но у него не отнять желания быть частью этого дела.
Сажусь за стол.
— Наверное, завтра. Хочу провести день с Атласом.
На самом деле, мы должны взяться за работу
