Ознакомительная версия.
Луиза Ивановна хотела присосаться к Анниной душе и облегчить свои переживания. Не выйдет. Не до нее сейчас.
Закрыв глаза и прислонившись головой к стене, Анна искала ответ на самый главный вопрос. Сосредоточиться мешала боль в спине и внизу живота. Очевидно, кресло неудобное. Луиза Ивановна еще некоторое время приставала с вопросами, но, не получив ответа от дремлющей невестки, тоже замолчала.
Около трех часов ночи вышел дежурный хирург, делавший операцию. Он сказал, что Юра жив, но состояние его крайне тяжелое. Еще что-то говорил о кровоизлиянии, кризисе в ближайшие дни — Анна не слушала и не понимала. Хирург внимательно посмотрел на нее и спросил:
— Вам сделать укол? Если держитесь, то в вашем положении лучше обойтись без инъекций, но если совсем худо…
— Спасибо, не надо, — проговорила Анна. Ей хотелось пожелать ему приятного аппетита, ведь он сейчас пойдет в ординаторскую пить чай. Но она вовремя сообразила, что подобная фраза неуместна.
Луиза Ивановна предложила отправиться вместе в новую квартиру или к ней домой. Выслушивать стенания свекрови? Анна решительно отказалась. Частник на “Жигулях”, которого они поймали у больницы, отвез сначала Луизу Ивановну, а потом Анну.
У нее не оказалось денег. С большим трудом она соображала: деньги были у Юры, одежда Юры у нее в руках, нужно поискать бумажник в карманах брюк. Чтобы выстроить эту цепочку мыслей, ей понадобилось несколько минут.
Поднимаясь по лестнице, она несколько раз останавливалась переждать боль в пояснице. Радикулита только не хватало. Дома Анна бесцельно ходила из комнаты в комнату, что-то искала. Уже начала злиться на себя, бестолковую, неспособную решить простую задачу.
“Надо выпить рюмку коньяку”, — решила она. Достала початую бутылку, вспомнила, как разливали из нее Ольге и Ирине. Девочки приходили, как хорошо было.
Она налила коньяк в рюмку и замерла — по внутренней стороне бедер быстрыми струйками текла теплая жидкость. Что это еще? Задрав юбку, она растерянно смотрела на увеличивающуюся лужу между ступнями на полу. Роды, сообразила Анна. Воды отходят. “Я рожаю. Это были схватки, а не радикулит. Идиотка. Нет, хорошо, можно пока не думать о том рычажке. Роды преждевременные. Вспоминай. Так, ребенок может родиться нормальным после двадцати четырех недель беременности. У него уже что-то там, не помню что, закладывается в мозг. Сколько у меня недель? Не помню. Восемь месяцев. Восемь на четыре тридцать два. Это больше двадцати четырех? Точно, больше. Дура, — снова она обругала себя, — не о том думаю. Первые роды были быстрыми, значит, вторые могут быть стремительными. Стремительными — это сколько времени? Не помню. Опять не то. Надо посчитать время между схватками. Нет, сначала позвонить Ольге, она сказала, что устроит меня рожать к себе”.
Тело скрутила пронзительная судорога. Анна закричала от боли. Поздно звонить в “Скорую”. Не успеют приехать. Кирюшка родится через несколько минут. Сознание наконец прояснилось. Теперь Анна соображала четко и быстро. Справится она одна? Вряд ли, особенно если возникнут осложнения. Звонить в “Скорую”? Не успеют. Она дождалась конца схватки, стянула рывком клеенку с кухонного стола. На пол полетели бутылка, рюмка, хлебница, еще что-то. Поволокла клеенку за собой в комнату.
— Подождите, подождите, — уговаривала Анна свое тело и сыночка. — Подо-о-о…
Новая схватка застала ее у шкафа, из которого она доставала чистые простыни и полотенца.
Что еще нужно? Пеленки сейчас не найти, они в какой-то коробке. Анна прихватила ножницы, бутылочку со спиртом и суровые нитки. Хорошо, что все оказалось рядом и на месте. Она по стенке поползла из квартиры.
Анна давила на кнопку звонка квартиры Славы и Марины и рычала от боли. Три минуты, ей еще нужно три минуты. Слава и Марина выскочили вместе, он в пестрых ситцевых трусах и майке, она в ночной рубашке со множеством оборок: Анна раздвинула их руками и бросилась в квартиру.
— Я рожаю, — крикнула на ходу, — помогите!
Большая комната, диван. Подойдет. Схватка.
— Разложи-и-и. — Анна застонала и показала Славе на диван.
Слава будет принимать ребенка, решила Анна, она почему-то доверяла ему больше, чем Марине. Пусть Марина звонит в “Скорую”. Анна бросила на диван клеенку, сверху простыню. Пришла первая потуга. Все, началось.
— Гры-ы-ы, — по-звериному зарычала Анна, сдерживая потугу.
Ничего она толком не успеет объяснить Славе. Все равно он промежность ей не сумеет сдержать от разрывов. Располосуется она в клочья. Не важно, главное, чтобы ребенок правильно лежал. А если он идет ножками или попой? Не думать об этом. Остается только молиться. Кирочка, мальчик, ты же правильно идешь? Миленький, только правильно, только головкой вперед.
Анна сбросила и белье. Легла на диван. Неудобно, нет упора. Ничего, обхватит руками голени.
— Что делать-то, ешкин корень? — Голос Славы дрожал от волнения. — Ой, там у тебя что-то уже показалось!
— Головка? Головка? — в перерыве между потугами твердила Анна.
— Да, не бутылка же. Волосатая подкатывала.
— Слава, головка сама родится, ты не мешай, просто подставь руки. Не сдави ни в коем случае. Все остальное я сделаю сама. Ты ребенка как бы выкрути из меня-я-я!.. — Анна снова зарычала.
Потуги следовали одна за дугой. Но вытолкнуть ребенка было чрезвычайно трудно. Она покрылась испариной, волосы прилипли ко лбу. Отпустила руки — неудобно, уперлась ногами в боковую стенку дивана. Марина сзади держала ее за плечи. Вместе со Славой они уговаривали:
— Ну, давай же, давай! Сильнее, еще сильнее!
В последней потуге Анна собрала все силы, с ужасом думая, что еще раз так напрячься она не сможет. Но он родился!
Анна хотела сказать, чтобы опустили Кирюшку вниз головой, шлепнули по попке, если не закричит. Но только сипела, восстанавливая дыхание. Никакие советы, к счастью, не понадобились. Сын смешно чихнул и закричал.
Слава держал его, нелепо отставив руки, и смотрел с ужасом:
— Караул! Он весь в какой-то пене. У него кожа слезла!
— Глупости, — сказала Марина и отобрала у него ребенка, — это смазка такая. Каково насухую продираться? Ах ты лапочка, ах ты котик. — Она умиленно чмокала губами.
— Дайте его мне, — попросила Анна, — положите мне на грудь, подстелите полотенце.
Второй раз в жизни она испытывала оглушительное счастье рождения ее ребенка. Блаженство, легкость, радость…
— Нет, а почему он такой сморщенный и красный? — не унимался Слава. — И канаты эти. — Он кивнул на пуповину, которая связывала Анну с сыном. — Надо же, какие толстые и зеленые, никогда бы не подумал, как водопроводные шланги. И потом, из тебя кровь хлещет, гарнитур нам испортила, понимаешь.
Ознакомительная версия.
