— Что ты на меня орешь? Разве это меня на ней поймали, а не Кларка?
Джоди медленно поднялась на ноги и, опершись на стол, обрушилась на младшего сына через баррикаду из посуды и бутылок с кетчупом.
— Как ты смеешь так говорить о нем? Есть ли у тебя хоть капля совести, хоть какое-то уважение к брату?
— К Кларку! — выкрикнул Кей, тоже поднявшись на ноги и перегнувшись через стол к матери. — Его звали Кларком, так почему ты не называешь его имени, разве это уважение?
— Очень больно говорить о нем, Кей.
— Почему? — Он резко повернулся к Джейнэллен, робко вставившей это замечание.
— Наверное, потому… что его смерть была такой преждевременной. И трагичной…
— Все верно. Но это не значит, что мы должны его вычеркнуть из нашей жизни. — Он опять повернулся к Джоди. — Когда отец был жив, он старался, чтобы мы с Кларком дружили. Он хотел, чтобы у нас с ним сложились хорошие отношения, и, хотя ты этому препятствовала, они у нас были. Вы знаете, какими разными мы были с Кларком во всем, но он был моим братом. Я его любил. Я горевал после его смерти. И я отказываюсь притворяться, что он никогда не существовал, только для того, чтобы вас не волновать.
— Ты не достоин произносить имя своего брата.
Это был удар ниже пояса. Даже теперь Кей испытывал боль, когда Джоди говорила подобные вещи. Она загнала его в угол, и ему ничего не оставалось, как наносить ответные удары.
— Если бы он был таким чистеньким, Джоди, мы бы сейчас не устраивали битву. Мы бы никогда не слыхали Ларе Портер. О нас бы не понаписали столько пакостей газетах. Мы бы не испытали позора. А Кларк оставался б(любимцем Капитолийского холма.
— Заткнись!
— С удовольствием. — Он подхватил костыли и заковылял к задней двери.
— Кей, ты куда? — перепугалась Джейнэллен.
— У меня назначена встреча с докторшей.
Он с вызовом посмотрел на Джоди и хлопнул дверью.
Лара провела беспокойную ночь. Даже при самых лучших обстоятельствах она не принадлежала к числу тех кто погружается в сон, чуть прикоснувшись к подушке Обычно она часто просыпалась от кошмаров, ей чудились крики, которые она слыхала когда-то, и она подолгу лежала, глядя в потолок. Печаль стала причиной ее бессонницы.
Встреча с Кеем Такеттом совсем лишила ее сна. Она встала с сильной головной болью. Пудра и крем не могли скрыть темные круги под глазами. Две чашки крепкого черного кофе заглушили головную боль, но не избавили от беспокойных мыслей о ночном посетителе.
Лара не могла себе представить, что на свете есть мужчины столь же привлекательные, как Кларк Такетт, но Кей это опроверг. Одно несомненно: братья были совершенно разными людьми. Кларк был аккуратен и начищен до блеска, словно морской пехотинец на параде. Его белокурые волосы всегда лежали волосок к волоску. Его безупречно сшитый костюм был всегда хорошо отглажен, ботинки начищены до зеркального блеска. Он был олицетворением симпатичного и открытого молодого американца, своего парня, за которого любая американская мать с легким сердцем отдаст замуж любимую дочь.
Кей, напротив, представлял собой тот тип мужчин, от которого матери прятали своих дочерей. Таной же красивый, как и Кларк, он отличался от него, как уличный хулиган отличается от пай-мальчика.
Кей — профессиональный летчик, и Кларк говорил, что брат управляет самолетом скорее по наитию и догадке, чем полагаясь на свои знания и показания приборов. Он обращался к ним только в том случае, когда иного выхода не представлялось. Кларк хвастался, что нет такого типа самолета, который не смог бы пилотировать его брат, но Кей предпочитал работу по временному контракту службе в авиакомпании.
«Там слишком много правил и предписании, — говорил о младшем брате Кларк, улыбаясь снисходительной ласковой улыбкой. — Кей любит отвечать только за самого себя».
После того как Лара увидела Кея Такетта и на себе испытала воздействие его лукавой усмешки, она не могла вообразить его в строгой форме напитана воздушного лайнера, приятным голосом сообщающего пассажирам о погодных условиях в пункте назначения.
От долгого пребывания в залитой солнцем кабине самолета у Кея вокруг глаз, таких же синих, как у Кларка, образовались морщинки, придававшие ему особую привлекательность. Только Кларк был светловолосым и белокожим, а у Кея волосы темные, такие же непокорные, как и он сам. И в прямом, и в переносном смысле он оказался паршивой черной овцой своей семьи. Кларк был всегда отлично выбрит. Кей не брился по несколько дней. Как это ни странно, но щетина на щеках не уменьшала, а, напротив, усиливала его притягательность.
Братья являли собой прекрасный образец животного по имени человек. Только Кларк был одомашненным животным, а Кей все еще диким. Разозленный или при виде самки он издавал рык.
— Доброе утро.
Лара вздрогнула, как если бы ее застали врасплох, — Это вы, Нэнси, доброе утро. Я не слышала, как вы вошли.
— Это и видно. Витаете мысленно где-то далеко отсюда. — Сестра, она же и регистратор, спрятала сумку в шкаф и надела голубой халат.
— Интересно, куда делся телефон?
Нэнси вошла через заднюю дверь и теперь стояла с Ларой в небольшом помещении, где они держали медикаменты, а также кое-какие съестные припасы. Кухней в жилой части дома пользовалась сама Лара.
— Он часто ломался, я решила его заменить.
Поскольку Лара еще не определила своего отношения к визиту Кея Такетта, она не хотела обсуждать этот вопрос с Нэнси.
— Хотите кофе? — Лара взяла кофейник.
— Не откажусь. — Нэнси добавила две ложки сахара в дымящуюся кружку, которую ей подала Лара. — А пончики еще остались?
— Они в шкафу. Я думала, вы на диете.
Нэнси Бейкер достала из шкафа пончики и мгновенно проглотила один, затем облизала пальцы, выпачканные сахарной глазурью.
— Я бросила диету, — объявила она без сожаления. — Мне некогда считать калории. Просиди я на диете хоть до Страшного Суда, все равно не стану изящней. Кроме того, Клем любит меня такой. Говорит, что это придает особый вкус любви.
Улыбаясь, Лара спросила:
— Как вы провели выходной?
— Неплохо, — отозвалась Нэнси, вытирая губы. — Не могу пожаловаться. У собаки течка, а маленький Клем вытащил откуда-то балетные туфли сестры, надел их не на ту ногу и проходил так весь день. Мы попробовали снять их с него, но он поднял такой крик, что пришлось оставить его в покое, пусть ходит, если ему охота. Зато в семье мир.
Нэнси всегда приносила с собой занятные истории о своем беспорядочном домашнем хозяйстве. Она добродушно сокрушалась о сумасшедшей жизни, где все вращалось вокруг троих полных энергии детей, которые все, без исключения, переживали «тяжелый период». Но Лара знала, что Нэнси обожает мужа и детей и не променяет эту жизнь ни на какую другую.
