Я неосознанно прикасаюсь к тому месту, где у меня под футболкой висит кулон в виде знака зодиака.
Это сейчас что происходит?
Я вижу, как Сати поедает Марича глазами, но тот, бросив на нее лишь мимолетный взгляд, больше не обращает на неё никакого внимания, и после безуспешного ожидания ей все же приходится уйти.
– У тебя есть ещё вопросы? – спрашивает Марич у Макса, когда за Сати закрывается дверь.
– К Анастасии? Пока нет, – Лютаев отпивает чай, и до меня доносится аромат душицы и тимьяна. – Может, появятся завтра утром.
– Хорошо, – кивает Марич. – Тогда, Анастасия, мы тебя больше не задерживаем, – и по его взгляду я понимаю, что мне лучше покинуть кабинет без возражений.
Ничего не имею против.
Делать мне, конечно, в этом доме нечего, зато есть над чем подумать.
Выходя, слышу:
– У меня к тебе есть ещё одно дело…
Дверь захлопывается, и разобрать подробности уже невозможно. Да у меня и своих проблем хватает, чтобы еще вникать в чужие.
Сати, слава богу, не караулит меня за углом, хотя брошенный ей напоследок взгляд был весьма недобрым, и я снова возвращаюсь в свою спальню.
И вроде бы Марич не ограничивает меня в передвижениях, но я все равно чувствую себя, как в тюрьме.
До ужина ещё есть время, и я решаю сделать то, что собиралась до появления Лютаева. Позвонить тёте Оле.
– Настенька, милая, ты где? – заполошно спрашивает она, как только проходит соединение.
У меня теплеет на душе: ну хоть кому-то не все равно, что со мной.
– Я спала, когда вы звонили… У вас все в порядке?
– Серёжа заезжал сегодня с утра к тебе в загородный дом. А там все закрыто, я поняла, что ты перебралась в город. Правильно сделала… Я была недалеко от твоей квартиры часа два назад, забежала к тебе, но ты не открывала… Куда-то ходила развеяться? Я все понимаю, но я же волнуюсь… Может, будешь предупреждать, когда уходишь куда-то?
Тетя Оля, видимо, забыла, что я давно совершеннолетняя, но у нас все в семье страдают гиперопекой.
– Все в порядке, – вру я. – Не волнуйтесь.
– Может, я с утра загляну к тебе? Ты во сколько встаешь? Мне опять нужно в ателье там рядом.
– Нет, не стоит. Я сейчас все равно не там живу, – сглотнув, признаюсь я.
Я и рада бы умолчать, но неизвестно, как долго продлится наша с Маричем сделка. Все равно все всплывёт рано или поздно.
– А где ты живешь? – напрягается тётя Оля. – У Лены, да?
– Нет… я у мужчины…
– Но Андрей живёт с родителями. Это неудобно. Дом у них, конечно, большой, но стоит ли стеснять людей? Может, лучше к нам?
– Я не у Андрея… это просто друг… – я совсем не умею врать.
– Друг? – тон тети наполняется подозрением. – Настя, только не говори, что ты связалась с Маричем! Я видела, как на похоронах он кружил вокруг тебя!
– Я…
– Настя, живо собирайся и приезжай к нам! – звенит подступающей истерикой её голос.
– Тёть Оль… – пытаюсь я вставить хоть слово, но ее не остановить.
– Станешь его подстилкой, он оберёт тебя до нитки и бросит с пузом!
Я теряюсь от этого напора. Раньше тётя Оля общалась с Маричем весьма охотно, никакой неприязни я за ней не замечала.
– А если не приедешь через два часа, я с тобой разговаривать не хочу.
И тетя Оля бросает трубку, оставляя меня в полнейшем раздрае.
Я, конечно, понимаю её расстройство. Все-таки брат погиб, но это слишком.
После этого разговора становится гадко, и до самого ужина, чтобы не возвращаться к нему и в мыслях, я пишу и пишу китайские иероглифы, один за другим, чтобы успокоиться. Заодно и повторю. Мне уже кажется, что со стажировки я вернулась не три дня назад, а три года.
К ужину меня зовёт Марич стуком в дверь:
– Я есть иду. Если хочешь, присоединяйся.
Ужинаем мы молча, каждый погруженный в свои мысли. Только Марич иногда, что-то тыкает в телефоне.
Накопившиеся за день стресс и раздражение дают о себе знать, и я, не ожидая сама от себя, делаю Маричу замечание:
– Телефону не место за столом.
И осекаюсь. Нашла кому выговаривать.
Марич поднимает на меня изумленный взгляд. Похоже, я его шокирую своей дерзостью, потому что он убирает мобильник.
Правда, когда Сати уносит тарелки из-под десерта, он на мне отыгрывается.
– Помнишь, я говорил тебе, что вечером ты будешь нужна?
Я поднимаю усталые глаза на него. Ну что еще.
Убедившись, что я его слушаю, Марич продолжает:
– Сегодня ты ночуешь у меня.
Глава 12
Он сказал «сегодня» и не сказал, во сколько.
Я понятия не имею, в котором часу Марич ложится спать.
Уже первый час ночи.
Может, дождаться, пока он уснет? Насколько я знаю Марича, он вряд ли будет гоняться за мной по дому.
Это малодушно, но от мысли, что все произойдет этой ночью, у меня грудь сдавливает стальными тисками, и кружится голова.
Только… он ведь свою часть сделки выполняет. Дернул самого Лютаева, подключил всех этих «Лютиков» и «Люциферов», и охрана у меня, оказывается, есть.
И сегодня он вместо меня словил эти дротики.
Всё по-честному.
Прав Марич. Розовые единороги остались в детстве вместе с рыцарями и героями. Взрослая жизнь диктует свои правила, которые нужно соблюдать, чтобы выжить.
На нервах я перерываю шкаф и чемодан в поисках того, в чем мне предстоит выполнять мою часть сделки, но, как назло, всё все мои вещички слишком…
Словно я бы хотела ему понравиться. В то время как на самом деле я чувствую себя жертвой. Казалось бы, какая разница? Ну, порадуется его глаз. Но во мне всё восстаёт против этого.
Никаких завлекушек!
Пусть просто возьмёт, что ему причитается.
Это часть договора, и я не должна стараться ему угодить.
Когда, спустя ещё час, я робко скребусь в дверь Марича, сердце моё вот-вот выпрыгнет из груди, а руки дрожат.
– Да? – отзывается низкий голос.
Не спит.
Судорожно вздохнув, я толкаю дверь в спальню.
В мягком свете прикроватного бра, тающем за пределами разобранной постели, атмосфера комнаты очень интимная.
Не обнаружив Марича в кровати, я растерянно обвожу глазами спальню и нахожу его в кресле с ноутбуком.
Увидев меня, Марич отставляет его в сторону и потягивается, демонстрируя пугающе развитую мускулатуру на обнаженной груди. Разве бизнесмены не кабинетные работники? У них не должно быть спортивных фигур с ярко выраженной трапецией, сужающей к талии, и кубиков пресса.
Марич уже явно после душа и готов ко сну.
Ко сну ли?
– Серьёзно? В июле? – окидывает меня он насмешливым взглядом.
На мне самое скромное, что я нашла у себя, шелковая персиковая пижамка, состоящая из шортиков до колена и рубашки на пуговицах с длинным рукавом. Менее сексуального ничего не нашлось.
По лицу его вижу, что он видит меня насквозь, и мои уловки для него не становятся сюрпризом.
В отличие от меня Марич одет в одни мягкие брюки, похожие на те, что прилагаются к кимоно, и я вспоминаю, что он занимается восточными единоборствами. Вероятно, благодаря им у него такая походка и атлетизм.
– Ладно, – хмыкает он поднимаясь. – Я сейчас.
И скрывается в ванной, а у меня шумит в ушах, сердце колотится и в животе разрастается холодный ком. Какое-то странное сосущее чувство внутри заставляет колени слабеть, но сесть на уже разобранную постель я не решаюсь. Я помню, как опрокинул на нее меня Марич, и что он со мной делал.
Уши начинают гореть.
Не думать об этом.
Мое возбуждение лишь потешит его эго. Я постараюсь не доставить ему такого удовольствия.
Я сажусь на краешек кресла, и взгляд мой падает на экран ноута. Я обмираю.
На паузе видео. Видимо, то самое с камеры из моей ванной.
Остановлено в момент, когда я, стоя вполоборота и запрокинув голову, подставляю тело струям, смывающим мыльную пену.
Как и любой девушке, мне всегда было интересно, как я выгляжу в глазах мужчин. Взгляд в зеркало – это не то же самое, а вот бесстрастная камера даёт понять, какой меня видит Марич.
