всегда с отцом потакали, и ты жила, ни в чем не нуждаясь, вот и не понимаешь, что творишь.
Тут немного хочется усмехнуться, потому что я во многом нуждалась, просто никогда не просила: ни куклу, никакой-то красивый наряд, потому что знала, не было у нас денег тогда, не было.
И учеба, я занималась, как только могла, участвовала во всех олимпиадах, конкурсах, во всем, чтобы учителя готовили меня сильнее и мне не нужны были репетиторы для поступления.
Я с детства выкручивалась, но да, вместе с Игорем выживать было не нужно, я расслабилась, забыла о прошлом как о кошмарном сне.
А она сейчас так говорит… Не могу в это поверить
— Да ты сама себя слышишь, мам? Ты говоришь ужасные вещи. Ты моя мать, ты должна любить меня и защищать. А что в итоге? Ты его защищаешь, его покрываешь. Мам, услышь сама себя.
— А я и слышу, и слышу прекрасно. Я тебе еще раз повторяю, ты сейчас себя ведешь неразумно, по-детски и совершенно не заботясь ни о себе, ни о Наде, ни о нас с отцом. Ты поступаешь как самая настоящая эгоистка, которой плевать на людей вокруг себя.
Эгоистка. Но это не так. Не так. Не так! Не верю в это, не хочу верить.
— И что, что он тебе изменяет, Лиля? Очнись, ты взрослая женщина, должна уже понимать, что мужики они такие. Ну, ходит он налево и пусть себе ходит, пока не сотрет все там. Главное штамп в паспорте у тебя, ты законная жена, и все. Единственное, что должно тебя заботить, это как не стать для него обузой.
Хочу заткнуть уши, чтобы не слышать этого.
— Ты просто обязана перед ним ходить на цыпочках и надеяться, чтобы он не захотел с тобой развестись. Твоя задача остаться его официальной женой, а все эти любовницы, пусть удавятся там как хотят. Ты жена и должна быть мудрой. Ты понимаешь, что мужик сколько угодно может гулять по бабам, сколько угодно, пусть делает, что хочет, пока возвращается домой и считает тебя своей женой.
— Нет, ты меня не слышишь, ты даже не хочешь меня услышать, мам, — прерываю ее и машу головой, потому что не могу поверить.
Я и так вчера на переживалось, пока этот психолог снова пытался мне навязать свое мнение, а я так и осталась непреклонной. Я не могу сдаться, не хочу.
Да, можно было бы взять, согласиться со всем, что он говорит, но нет гарантии, что я бы получила встречу с дочерью. Кто знает, что он еще должен был бы мне навязать для этого. Я боюсь, поэтому сопротивляюсь изо всех сил, и сегодня, когда мама мне позвонила, я рассказала ей все в надежде услышать слова поддержки, а в итоге получила дикий крик, какая я зажравшаяся неблагодарная дрянь.
Наверное, надо было в детстве не думать о том, что у родителей нет денег, не взрослеть так рано, а всегда клянчить и клянчить, озвучивать им все свои хочухи и требовать их исполнения, тогда хотя бы не было бы так обидно сейчас слышать, что я всю жизнь была эгоисткой и только и делала, что требовала.
А ведь все что я просила без особого настаивания: плитку шоколада раз в месяц, когда они получали зарплату с отцом, и на новый год и день рождения, маленькую плюшевую игрушку, все. И то это было лет до двенадцати. Потом мне надоело получать эти подарки, глядя на их недовольные лица, и получать не радость, а боль.
— Так, Лиля, мне все равно, что ты там себе в своей взбесившейся от лени голове удумала, знай, я тебя прокляну. Слышишь? Если ты с ним разведешься, если продолжишь трепать ему нервы, я тебя прокляну и на порог дома не пущу, ни копейки, не дам помощи.
Я и не надеялась даже на ночлег, зря она волнуется.
— Ты обязана помириться со своим мужем, должна извиниться перед ним и сказать, что не видишь в случившемся никакой проблемы. Нет, ну надо же, господи, не могу поверить, что у тебя вообще такие мысли в голове возникли.
У меня даже на звучную усмешку сил нет. Меня уже выпотрошили эмоционально. Зря старается, до неепостарались.
— Ты даже элементарно подумай, кому ты нужна в свои тридцать семь будешь беременная, с прицепом, с двумя прицепами. Кому? Это еще при условии, что Игорь тебе отдаст детей. Я бы тебе не отдавала, потому что ты эгоистичная дрянь, о детях никогда не позаботишься.
— Не говори так. Мои дети — это не прицеп, не смей так о них говорить, — пресекаю ее, начиная злиться. Как она вообще… как у нее язык повернулся?
— Все дети прицеп, всегда. Прицепа нет только у счастливых одиноких женщин, которые живут в свое удовольствие, но ты никчемная, не смогла ею стать. Ты должна была стать вот такой самостоятельной, при деньгах и обеспечивать нас с отцом, а ты поступила, как трусливая нашкодившая кошка, пристроилась к мужику и все.
Пора заканчивать это. Я не мазохистка.
— Но ты и это не можешь сделать нормально. Вот не можешь и все, характер тут показываешь, строишь из себя не пойми кого. Обиженная, оскорбленная. Да тьфу на тебя.
— Нет, все, я не собираюсь это слушать, — говорю сама себе и тянусь к кнопке завершения трансляции.
— Не смей меня отключать. Не смей. Ты еще не поняла того, что должна сде… — а дальше уже не слышу, прервала все это.
Зря приняла от нее вызов, зря. Она никогда не была на моей стороне, никогда не поддерживала. Что я хотела сейчас услышать? Наивная. Если раньше никогда не было понимания с ее стороны, чего ждать сейчас? Надо рассчитывать только на себя. Ну так хочется с кем-то поговорить, а Регина еще не вернулась.
Еще и Игорь. Он ничего не сказал насчет Нади, никак не прокомментировал мою непокорность психологом. Он просто вчера сказал, что ему все понятно и отключился. Разговор длился буквально двадцать семь секунд, двадцать семь.
Если сегодня Игорь сам не позвонит ему позвоню я. Я уже готова умолять его, лишь бы только привел Надю. Беременность — это хорошо, ее надо сохранить, но я не хочу потерять того ребенка, который уже есть, не хочу и не могу.
И когда беру стакан с водой, чтобы хоть немного успокоиться после разговора с матерью, дверь открывается, и я застываю в ожидании того, кто пришел.
Игорь или психолог? Последнего сегодня, к моему
