Проходили дни, и беседы стали почти не нужными. Уин и Лиз, казалось, узнали друг о друге все. Их вечера проходили теперь в молчаливом общении, в покачивании в креслах-качалках в такт морскому прибою. Девушка обычно доверчиво прятала свои ладони в его. Близость, соединявшая их, наполняла Уинтропа Бонда истомой, которая с каждым днем становилась все соблазнительнее. Он позволил себе купаться в чарах, излучаемых Лиз, и старался избегать мыслей о том, что будет, когда она уедет.
Две недели неумолимо подходили к концу. Растущее чувство сожаления стало сопровождать их дни, пока они наконец не поняли, что нынешнее счастье перевешивает подлинный страх перед будущим.
И вот все кончилось.
* * *
– Спасибо, – сказала Лиз, широко улыбнувшись, – за то, что я смогла все это увидеть.
Уин взглянул на ее свежие розовые щеки в свете свечи. Наступил их последний вечер.
– Спасибо тебе за то, что я смог все это увидеть, – произнес он, подумав, что хотя и владел этим местом уже многие годы, провел бесчисленные часы, глядя на океан, на горы сначала с Эйлин, потом в одиночестве, но никогда не ощущал окружающую обстановку так полно, пока сюда не приехала Лиз.
Уин прикоснулся к ее руке. Его глаза были полузакрыты от тайного желания. Дни, в течение которых он пытался доказать себе, что этот момент никогда не настанет, иссушили его. Теперь Уин испытывал настоящее отчаяние при мысли, что завтра Лиз придется провожать.
– Не грусти, – сказала девушка, даря ему свою самую милую улыбку. – Мы провели чудесное время, Уин. Я никогда не забуду тебя и твой остров. Пожалуйста…
– Я грущу, потому что запас моих трюков иссяк. Я завлек тебя в Нью-Йорк, преследовал в Финиксе и обманным путем заманил сюда. Теперь ничего не осталось, как позволить тебе уехать. У тебя своя жизнь. Я знаю, так должно быть, но что-то очень эгоистическое во мне немного противится. В глубине души я надеюсь еще хоть раз встретить тебя. Возможно, ты позвонишь мне, когда прилетишь в Нью-Йорк. Я, вероятно, найду предлог случайно приехать в Аризону по какому-нибудь делу. Я позвоню тебе, если наберусь наглости…
– Наглости? – Лиз выглядела потрясенной. – Уин, как ты можешь говорить такое? Так ты обо мне думаешь?
Он смотрел на нее, загипнотизированный ее блестящими в свете свечей зелеными глазами. Вечерний ветерок с запахом пальм и тропических цветов ласкал волосы девушки, спадавшие на ее обнаженные плечи. Никогда она еще не выглядела такой прекрасной.
Уин постарался сосредоточиться на действительности.
– У тебя впереди большое будущее, Лиз, – проговорил он. – Тебя ждет успех в работе. Однажды ты полюбишь, выйдешь замуж, нарожаешь детей…
– Я уже люблю, – ее голос звучал невероятно серьезно и был полон мольбы.
Уин ощутил слабость. Он старался не смотреть на девушку.
– Пожалуйста, Лиз, – пробормотал Уин, надеясь, что его не слышно, – Я не могу так. Я считаю тебя своим самым хорошим другом. Самым дорогим, самым прекрасным…
– О, не продолжай, Уин, – вскрикнула девушка. – Разве ты не видишь, что я люблю тебя?
Он посмотрел на нее расширившимися глазами. Его сердце забилось быстрее. Взрыв, все это время нараставший у него внутри, был готов раздастся. Слова Лиз подпалили заряд, и ничего уже нельзя было остановить.
– Лиз, не хочешь же ты сказать…
Она вцепилась в Уина обеими руками. От настойчивости ее пальцев у него перехватило дыхание.
– Уин, я хочу принадлежать тебе. Я хочу детей от тебя. Слезы катились по щекам девушки. Он увидел, чего стоило ей это признание, и попытался возразить.
– Но, Лиз, дорогая, я старик. Моя жизнь подходит к концу. У тебя все еще впереди…
Она яростно покачала головой.
– Только с тобой!
Потрясенный ее твердостью, Уин почувствовал, что обязан возразить.
– Лиз, ты не подумала. Конечно, между нами возникло какое-то чувство. За короткий период времени мы сблизились. Не могу скрывать, насколько важной ты для меня стала. Но это не значит…
– О, думай так, если хочешь, – в отчаянии произнесла девушка. – Но не говори вслух, Уин. Ты разбиваешь мое сердце.
И Лиз упала в его объятия, вцепившись в него изо всех сил.
– Неужели ты не понимаешь? – она рыдала, покрывая щеки Уина поцелуями. – Такое бывает только один раз. Женщина знает это точно. Это ты, Уин, мой дорогой Уин. Я знала это давно, еще с первого вечера в той глупенькой комнатке в нью-йоркском клубе. Я так старалась доставить тебе удовольствие, чтобы понравиться. Я уже любила тебя, но не должна была показывать этого. Я не хотела отпугнуть тебя своей молодостью и бестактностью. О, Уин, мое сердце разбилось, когда я в первый раз уехала от тебя. А когда мистер Бьюл отправил меня на торговую конференцию, и ты позвонил мне, я была так счастлива, так рада. Я думала, ты забыл меня…
Внезапное рыдание потрясло все тело Лиз. Она неуклюже вытерла слезы.
– Разве ты не видишь? – проговорила она. – Все это время я пыталась скрыть свои чувства, чтобы ты не ощущал моего давления и мог свободно выбрать меня, если бы захотел. Но я больше не могу Уин, Не могу попрощаться с тобой…
Девушка прильнула к его груди. Он мягко похлопал ее по плечу. Как странно было ощущать силу этих объятий, несмотря на ее трепетную молодость и его усталое старое сердце.
– О, пожалуйста, Уин, пожалуйста, – сказала Лиз, – не говори, что полюбишь меня, если сможешь. Скажи только, что позволишь мне принадлежать тебе или, по крайней мере, попытаешься. Пожалуйста, не говори «нет». Если ты скажешь «нет», у меня ничего не останется.
Горячие слезы девушки увлажнили щеку Уина, словно ароматные брызги океанских волн. Ее руки все крепче обнимали его, словно это был последний шанс Лиз удержать Уина.
Теперь Уинтроп Бонд в одно мгновение понял все чувства, которые бешено росли в нем в течение последних странных, полных страданий и блаженства месяцев, понял, почему Лиз так неотразима для него. Она желала его из-за его мужества. Она хотела дать ему своих детей. И это был именно мужской инстинкт – оставаться живой частью мира, а не усталым свидетелем жизни. Лиз разожгла его в Уине с самого начала.
В этом заключался секрет ее странной детской любви к цирку и доверчивость, нежность, с которой она прятала свои ладони в его. Лиз не смущал возраст Уина, не привлекали его богатство и положение в обществе. Подобные условности не существовали для нее. Она только хотела подарить ему себя, как женщина, и изголодалась по любви, как может изголодаться женщина. Но Лиз с самого начала знала, что Уин будет сопротивляться из-за ее молодости… и сознание этого мучило девушку.
Но теперь все было позади, поскольку струны, которых Лиз коснулась своим признанием, звучали внутри Уина, как симфония. Наконец, его оборона рухнула.
