— Ни за что! — воскликнул он, беря ее за руку. — Ты бы еще простила мне, если бы я пошел на поводу у своих комплексов, но Наточка — никогда!
Ксения улыбнулась. Ее муж оставался обезоруживающе простодушным. За пять лет он стал одним из самых знаменитых фотографов на планете. Теперь она руководила его агентством, организовывала его выставки, путешествовала вместе с ним. Невероятно, но, несмотря на то, что всегда были вместе, они никогда не уставали друг от друга. Когда она ждала его в ресторане или на перроне вокзала и он вдруг появлялся, она чувствовала то же волнение, радость, страсть, как и в былые времена. Каждый раз был, как первый.
В большом холле Феликс и Аксель, облаченные в смокинги, стояли по обе стороны от Наташи. Молодые люди вместе приехали из Берлина. Феликс решил воспользоваться длительной поездкой в Нью-Йорк, чтобы наладить коммерческие контакты. Аксель проводил время, изучая небоскребы и наполняя записные книжки эскизами. Архитектура Манхэттена превзошла все его ожидания. Лица их были радостными, глаза горели. Ничто на свете не заставило бы их пропустить этот праздник, посвященный талантливому человеку, которого они любили.
— Ты их видишь? — нетерпеливо спросил Аксель.
— Не думаю, что они задержатся, — сказала Наташа, поправляя кузену галстук-бабочку. — Насколько я знаю своего отца, ему стоило некоторых усилий прийти сюда. Так что раньше срока мы его не увидим.
— Дядя Макс очень сдержанный человек. На его месте я бы прыгал от счастья. Наверное, замечательно добиться такого успеха.
— А это ты сам когда-нибудь узнаешь, — улыбнулась Наташа. — Я не сомневаюсь, что настанет день, когда мы придем отпраздновать и твой успех.
Аксель скорчил гримасу, но сама мысль была ему приятна.
— А ты что, воды в рот набрал? — обратился он к Феликсу, который кого-то упорно выискивал в толпе.
— Ищет свою ненаглядную, — поддела его Наташа. — Не переживай, Феликс. Это слишком значительное событие, чтобы его можно было пропустить. Она появится — рано или поздно.
Феликс покраснел. Несколько дней назад на коктейле он познакомился с дочерью владельца сети магазинов красоты, с которым надеялся сотрудничать. Он быстро попал под власть ее очарования. Наташа не преминула заметить, что ее друг детства, обычно такой серьезный, больше разговаривает с дочерью, нежели с отцом. «Впрочем, давно пора, — сказала она тогда. — А то я начала беспокоиться, что ты так и останешься холостяком».
— Посмотрите, кто пришел! — сказал Феликс, довольный, что нашелся повод сменить тему разговора.
Кирилл Осолин увидел их в тот же самый момент и поднял руку, приветствуя. Он возвышался над толпой. Каждый раз, встречаясь со своим дядей, Наташа спрашивала, что делает этого мужчину таким обаятельным? Его стать? Элегантность? «Или просто переполняющее его ощущение счастья», — решила она наконец, видя, как Кирилл обнимает жену за плечи — как настоящий защитник. Кларисса сияла. Накануне, когда они все собрались на ужин у Макса и Ксении, Кларисса объявила, что ждет третьего ребенка. Ей удалось сохранить изящную фигуру, оставляющую впечатление эфирной легкости. Только лицо ее теперь всегда излучало спокойствие.
— Какие люди! — воскликнул Кирилл. — А сюда непросто добраться. Словно весь Нью-Йорк решил отметиться здесь.
— И не только Нью-Йорк, дядя Кирилл, — сказала Наташа, указывая взглядом на индуса с тюрбаном на голове, стоявшего бок о бок с супругой, закутанной в яркое сари.
Люди съехались отовсюду. Именно такой и была задумка Штайхена. Продемонстрировать солидарность всех народов.
— Злые языки скажут, что у него слишком упрощенное и сентиментальное видение мира, но я работаю в ООН для того, чтобы именно эта идея доминировала на планете. В этом наша единственная надежда на мирное будущее, — сказал он, глядя на Акселя Айзеншахта и Феликса Селигзона, стоящих рядом. — А Лили, разве она не с вами?
— У нее дела в Париже, — пояснил Феликс.
— По крайней мере, она дает о себе знать, и то хорошо, — добавила Наташа. — С Лили всегда так. Вечно какая-то тайна, и она всегда там, где не ожидаешь ее обнаружить. Но она прислала отцу очень милое письмо, в котором поздравила его.
Толпа у дверей задвигалась.
— А вот и моя сестричка вместе с героем дня, — улыбнулся Кирилл.
Журналист протянул Максу микрофон. Знаменитый фотограф вежливо ответил на вопросы, не выпуская руки супруги. Он нуждался в Ксении Федоровне, и они были абсолютно уверены в любви друг друга, чтобы скрывать это. Глядя на них, Наташа почувствовала, как сжалось ее сердце. Она испытывала радость, удовлетворение, но также, к ее удивлению, была немного растеряна. Словно почувствовав ее взгляд, Ксения повернулась к ней. В ее глазах промелькнуло беспокойство, которого она не могла скрыть.
После волнений в Берлине Наташа приехала к родителям в Нью-Йорк. Раздавленная горем, она искала успокоения в общении с отцом. Она туманно описала свою невероятную любовь, не вдаваясь в подробности. Она не знала, как выразить словами свои чувства. Макс ничего не рассказал Ксении, а та не настаивала, решив уважать их право на свои секреты. Однако видела, что ее дочь страдает, и это тревожило ее.
Не выдержав озабоченного взгляда матери, Наташа решила начать обход экспозиции самостоятельно. Никто не заметил, как она отошла в сторону. Она влилась в поток гостей, прошла под портиком, украшенным работами малоизвестных мастеров, которые начинали выставку. Первой фотографией был портрет перуанского флейтиста. Организаторы выставки учитывали каждую деталь: развитие образов от простых к сложным, вариации форматов, кадрирование. Проходы устроили так, чтобы движение посетителей было и линейным, и по кругу, что производило особенное впечатление. При виде фотографий с радостными сюжетами возникало ощущение покоя: влюбленная парочка, обнимающаяся на качелях на фоне ясного неба; африканские дети, играющие голышом среди дюн; бразильская девушка с потным лицом, которая, подняв руки вверх, танцует в переполненном баре. Каждый должен был узнать в этих работах себя. Возможно, в молодых людях в русском лесу, а может, в китайских или итальянских детях. Все лица, взирающие с фотографий, были очень выразительными, неважно, что читалось на них — юношеская беззаботность или опыт старика. Были здесь и особо впечатляющие фотографии: новорожденный малыш, покрытый чем-то липким, все еще связанный с матерью пуповиной, или голодная женщина, держащая хлеб в руке с черными ногтями. От этого зрелища начинала кружиться голова.
Впечатления, полученные Наташей, оказались более глубокими, чем она ожидала. Ее убаюкала гармоничная смена представленных образов и уважительное молчание зрителей, которые если и разговаривали, то только шепотом. Как и было задумано Штайхеном, она потеряла ориентировку во времени и пространстве. И вдруг случилось неожиданное. Ее сердце чуть не выскочило из груди. Кто мог ожидать подобное? Никто из ее близких не знал, какие именно работы будут представлены на вернисаже. Даже отец. В тот кровавый день в Берлине она почти не обратила внимания на американку, фоторепортера, которая сфотографировала их, навсегда увековечив на пленке русского офицера и молодую женщину в черном костюме, смотревших друг на друга, и в их глазах читался необъяснимый порыв, на который вдохновляют страсть и любовь.
