– Сегодня вечером ты все равно умрешь, – прозвучал голос Долл в коридоре.
Она плакала, ругалась, перец жег ей глаз.
– Ты умрешь, умрешь, – обещала она снова и снова.
Шаги прозвучали совсем близко.
Анни чувствовала, что Долл стоит с другой стороны двери. От безмерного напряжения Анни начало трясти. Долл миновала дверь и повернулась, попадая в поле зрения Анни. И в это мгновение Анни показалось, что кто-то включил свет. Глаза Долл расширились. Ее рот раскрылся. Она медленно подняла револьвер.
Но Анни первой спустила курок.
Девятимиллиметровый «курц» дернулся в ее руке, и лицо Долл разлетелось, как стеклянная ваза. Сила выстрела отбросила женщину к противоположной стене. Долл Ренар умерла раньше, чем упала на пол Анни, хромая, прошла вдоль стены, голова у нее кружилась, перед глазами стоял туман. Слишком ослабевшая, чтобы вложить «курц» в кобуру на щиколотке, Анни засунула его за пояс брюк и попыталась найти в себе силы, чтобы все-таки не умереть.
– Он убил мою девочку… – пробормотал Хантер Дэвидсон. – Он убил мою дочку…
Отец Памелы Бишон стоял на коленях в кабинете Маркуса Ренара, бледный, обливающийся потом, дрожащий. Он поднял глаза на Фуркейда, и в его взгляде была такая боль, какой Нику еще никогда не доводилось видеть.
– Вы ведь понимаете, правда? – спросил Дэвидсон. – Я должен был это сделать. Он убил мою дорогую Памелу.
Ник, не выпуская оружия из рук, осторожно подошел к старику. Маркус Ренар лежал на полу, раскинув руки, ничего не видящие глаза устремлены в потолок.
– Почему бы вам не положить револьвер на пол и аккуратно не подвинуть его ко мне, мистер Дэвидсон? – предложил Ник.
Очень медленно Ник наклонился, взял у него револьвер и засунул за пояс джинсов. Потом он убрал в кобуру собственное оружие, осторожно поднял Дэвидсона с пола и повел его прочь из комнаты.
– Вы имеете право хранить молчание, мистер Дэвидсон, – начал он привычный монолог.
– Я должен был это сделать, – снова повторил Дэвидсон, скорее самому себе, чем Нику. – Он должен был за все заплатить…
Ник испытывал горечь. Теперь вся система правосудия будет работать против Хантера Дэвидсона. Трагедия Памелы затянула петлю на шее ее отца.
Ник посмотрел на безжизненное тело Ренара, потом на отца Памелы, и не почувствовал ничего, кроме глубокой, щемящей печали.
Виктор сидел тихо, как мышка, возле двери во Владения Маркуса. Маркус дал ему задание, и он прилежно считал, но голоса, доносившиеся снизу, заставили его выйти из своей комнаты.
Теперь в доме снова воцарилась тишина, но эта тишина не давала Виктору белого ощущения, как это бывало всегда. Красное мельтешило вокруг его мозга, словно рой назойливых мух.
Мама не спала, как Маркус думал. Она ушла. Она была их матерью, но иногда она ею не была. Виктор пытался сказать об этом Маркусу, но брат его не услышал.
Виктор стоял прямо за дверью и смотрел в комнату. Он чувствовал, как мимо него текло время, как делает очередной поворот земля под ногами. Маркус лежал на полу возле Секретжш Двери. Спит и в то же время не спит. Маркус перестал существовать. Его глаза были открыты, но он не видел Виктора. Его рубашка стала совсем красной от крови. Очень красное.
Виктор неуверенно вошел в комнату, не глядя на других людей. Он встал нв колени рядом с Маркусом, коснулся пальцами крови, но не дотронулся до дыр в груди. Дыры – это всегда плохо. Там бактерии и личинки. Красные дыры – это очень плохо.
– Не сейчас, Маркус, – нежно сказал Виктор. – Выход не сейчас.
Маркус не пошевелился. Виктор пытался рассказать ему о матери и Женщине – Элейн, и Памеле, и Анни, – но Маркус его не услышал. Сегодня вечером он хотел рассказать ему о Мужчине, Который Ждет, но Маркус его не услышал. Очень, очень красное.
– Не сейчас, Маркус, – прошептал Виктор. – Выход не сейчас.
Медленно он поднял руку, снял с себя маску из перьев и положил ее на лицо брата.
Ник с тяжелым сердцем наблюдал за печальным, странным ритуалом. Он впервые подумал о том, где же пропадает мать Ренара, почему она не прибежала на звук выстрела. И тут раздался рев мотора мощной машины. Ник рванулся к выходу из дома, а потом побежал, когда металл ударился о металл.
Около дома «Кадиллак» протаранил «Вольво» архитектора. Когда Ник вышел на веранду, дверца автомобиля открылась, и водитель вывалился на лужайку. Ник спрыгнул на землю и пустился бежать. Знакомая волна страха обрушилась на него, когда он увидел голубую форму и гриву темных волос.
– Туанетта! – закричал он, преодолевая последние несколько шагов.
Он рухнул на землю рядом с ней, взял дрожащими руками ее лицо, попытался нащупать пульс на шее, читая про себя молитву.
Анни открыла глаза и посмотрела на него. Ник. Как приятно в последний раз увидеть его, и неважно, что он ей только мерещится.
– Долл, – словно во сне прошептала Анни. Ее тело сотрясла судорога. – Долл убила Памелу. И меня она тоже убила.
Анни оказалась между жизнью и смертью, где сходились тьма и свет, звук и тишина. Она задержалась там, переходя из одного мира в другой и обратно.
Анни видела выцветший, спокойный ландшафт, последствия страшной катастрофы, на земле лежат тела, над ними нависло тяжелое, мрачное небо, и все освещено сумрачным светом ночного кошмара. Там была Памела. И Долл Ренар. И Маркус. Их души возносились над ними, словно дым от угасающего костра, и плыли над залитым кровью полем. А Анни стояла с краю и наблюдала за ними.
– Там холодно? – шепотом спросил Фуркейд.
– Где?
– В стране теней. – Ник осторожно коснулся ее волос, нежно провел кончиками пальцев по щеке. – Не оставляй меня, Туанетта, – прошептал он, и его темные глаза наполнились печалью. – Я так долго был одинок.
Анни протянула к нему руки, но не смогла дотянуться. И когда она почувствовала, что ее затягивает все глубже, заставляя пересечь черту между жизнью и смертью, паника охватила ее. Она не верила, что у нее хватит сил, чтобы вырваться. Она так ослабела, так устала. Но ей не хотелось умирать. Она не готова была умереть.
Ее начала засасывать темнота, плотная и густая, словно масло. Призвав на помощь остатки сил, о существовании которых она и не подозревала, Анни вынырнула на поверхность и постаралась выбраться из омута.
Когда Анни открыла глаза, то сразу же увидела Фуркейда. Он сидел у кровати и не сводил с нее глаз, как будто, отвернувшись, он обрубит ее связь с миром живых.
– Привет, – прошептала Анни.
