— Я сам займусь этим, а вы присядьте и отдохните, — заявил Хью.
За чаем он увлеченно рассказывал о Венеции, о знаменитом мосте Вздохов, по которому осужденные направлялись в тюрьму из Дворца дожей и бросали последний взгляд на канал. Потом разговор зашел о цветах, и Хью сказал:
— А вы, как я слышал, стали великолепно разбираться в сортах роз, миссис Гибсон.
— Зовите меня просто Джиной.
У Хью был очень красивый тембр голоса. К тому же Джина уже достаточно долго прожила в Англии, чтобы различить утонченный выговор выпускника привилегированного частного учебного заведения. Этот человек ей импонировал.
— Скажите, а вы любите театр? Вы выбрали Челси, потому что здесь неподалеку театр «Ройял-корт»?
— Да, наверное.
А действительно, почему она выбрала Челси? Видимо, из-за кажущейся уединенности и в то же время близости от деловой магистрали?..
— Скоро премьера нового спектакля, — сообщил Хью, — и если вы, дамы, захотите составить мне компанию…
— Думаю, мне пока не стоит рисковать, — заметила Марго. — Может, как-нибудь попозже, в субботу, а?
— Нет, тетушка, не получится. До конца года я по субботам дежурю в больнице. Но вы-то, Джина, сходите со мной?
— С удовольствием!
— Вот и прекрасно! Я закажу билеты на следующий вторник.
Джина одевалась перед выходом в театр, и задумчивая улыбка не сходила с ее лица. Кто это там отражается в зеркале? Неужели Джина Гибсон?
А может, Джина Риццоли О'Коннор Гибсон?
Теперь ее вряд ли узнает кто-нибудь из той, прежней жизни. Даже родная мать пройдет мимо, повстречайся она ей на улице в толпе прохожих.
Джина прошла в ванную и ватным тампоном сняла с ресниц тушь — ничто в ее внешности не должно быть искусственным. Ее сила и очарование в полной естественности.
Пьеса называлась «Американская волынка». По сюжету, главный герой возвращается домой, в Шотландию, после десятилетнего пребывания в Штатах, из которых семь лет он отсидел в тюрьме. И возвращается преисполненный ненависти к родителям, благодаря чему ухитряется написать книгу «Жестокость в семье». Все это навело Джину на малоприятные размышления…
После спектакля, тему которого Джине очень не хотелось развивать, она согласилась, что актеры играли великолепно, а режиссура выше всяких похвал, и Хью повел ее в шикарный ресторан.
— А знаете, — заметила Джина, усевшись за столик, — с тех пор как я приехала сюда из Америки, ни разу не ходила в ресторан. И в театр тоже.
— В таком случае мне повезло дважды, — быстро отозвался Хью. — А сколько времени вы уже тут?
— Четыре с половиной месяца… А ваша тетушка очень гордится тем, что вам удалось стать практикующим психиатром в одной из ведущих городских больниц. И еще она не раз повторяла, как ей крупно повезло, что операцию на сердце ей сделали именно там.
— Да, она получила квалифицированную помощь, — сказал Хью.
Снова и снова Джина с удовольствием вслушивалась в его глубокий мелодичный голос. Ей нравилась его внешность, длинноватые волосы с пробивающейся сединой, прямой, открытый взгляд. И даже то, что он чуть сутулится, было ей почему-то приятно. Хью отломил кусочек хлеба и положил в рот.
— Чем вы занимаетесь в Лондоне? — как бы невзначай спросил он.
А действительно, чем она тут занимается? Джину так и подмывало сказать: «Да ничем. Просто живу. А это, между прочим, тоже очень непросто». И она произнесла:
— Просто живу. А это, между прочим, тоже очень непросто.
— Понимаю. Проходите курс реабилитации.
— Что-то вроде того.
— Отлично, реабилитация приводит к оздоровлению.
— Очень на это надеюсь. — Джина вздохнула. — Расскажите мне о себе.
— Что вы хотите услышать?
— Ну, есть ли у вас жена, дети?
— Жена была, — медленно проговорил Хью. — Женился я в тридцать лет, сразу после того, как защитил докторскую. Давинии тогда только исполнился двадцать один год, и она была одной из самых прекрасных девушек страны. А умерла она в тридцать один, пять лет тому назад, и вместе с ней погиб наш неродившийся сын. Мне тогда было сорок.
— Сын?
— Ну да, она прошла сканирование, и пол ребенка нам был известен заранее.
— Так, значит, вы родились в сорок пятом, да? Совсем как я.
— Странно, мне казалось, что женщины склонны скрывать свой возраст.
— Раньше и мне так казалось.
— Вы родились в Америке?
— Да, а почему вы спрашиваете?
— Вы не похожи на коренную американку.
— Понятия не имею, как должны выглядеть коренные американки, но моя мать родилась в Италии.
Как-то само собой получилось, что Джина поведала Хью то немногое, что ей было известно о жизни Сесилии на ее родине, а тот рассказал о своей маме, непреклонной, строгих правил женщине, работавшей когда-то адвокатом. Время текло незаметно, и когда они вдруг опомнились, на часах было уже за полночь. Хью извинился и отвез Джину домой на своем стареньком «фольксвагене».
Чудесный вечер, думала Джина, укладываясь в постель. Но какая же из двух — она, настоящая? Та блондинка или сегодняшняя брюнетка? Та или эта?
Прошло еще четыре недели. Джине так нравилось общество Хью и Марго, что они почти не расставались. Ее все больше и больше тянуло к таким вот бесхитростным людям.
Когда подошло Рождество, они решили отпраздновать его вместе, пригласив только одного из бывших учеников Марго Брайна Хитчмена и бывшую пациентку Хью Полли Каннингэм.
И снова все удалось на славу. И снова Джина чувствовала себя в родной стихии… Беспокоило лишь одно — ни на секунду она не испытала тоски по матери и дочери.
И совсем-совсем не скучала по своей работе. Даже не вспоминала о ней.
Почему?
Может быть, Хью сможет разобраться в причине этого?
Он ведь в конце концов психиатр. Может, спросить у него совета? Этот человек был так далек от нее — слишком чист душой, — но так ей необходим.
Потом начались святки. Полли пригласила Марго в пригород, где жили ее отец и мать, чтобы провести вместе несколько дней.
Джина никак не могла проснуться утром. А тут звонок в дверь, потом еще один. Опять этот надоедливый привратник. Запахнувшись в халат от Маркса и Спенсера, Джина, сонно моргая, открыла входную дверь. На пороге с огромным букетом гвоздик в руках застыл Хью.
— Все, что я мог купить, — извиняющимся тоном проговорил он, — просил тюльпаны или розы, но их почему-то сегодня не было.
— Что вы, спасибо! Замечательные цветы! — Джина широко улыбнулась. — Входите же!
— Я надеялся, что вы меня пригласите, — сказал Хью, расстегивая пальто.
