будет хорошо! Ты кушала сегодня? Пила?
– Да. Или нет. Точно не знаю.
– Не ела она ничего! – подает голос темноглазый и худощавый парень лет двадцати.
Поймав мой взгляд, он кивает приветственно.
– Мурат. А ты, значит… Лиля? Сестра Павла? – добавляет, поджав губы недовольно.
Имя Павла не приветствуется в семье Эли, сразу ясно.
– Мурат, Лиля хорошая.
– Так ты ела или нет?
– Говорю же, ничего она не ела. Вторые сутки здесь. Никак не могу ее оттащить.
– Вот врач идет! – подскакивает Эля. – Я спрошу у него, как Ильнур, и вернусь.
Я остаюсь один на один с Муратом. Парень немного настороженно разглядывает меня.
– А ты на Павла совсем не похожа, даже глаза другие.
– Он в отца пошел, а я в маму.
– Хорошо, что ты на него совсем не похожа, – выдыхает Мурат. – Видеть эту мразь не хочется! Надеюсь, ты не к нему приехала?
– Нет! Я пряталась от него и его дружков все эти годы. Эля сказала, что Павел в тюрьме.
– Выпустили. Недавно. Только Эле не говори, – сообщает Мурат. – Ей сейчас нервничать ни к чему.
– Черт… Черт… Давно его выпустили?
– Месяц назад. Я на этот месяц к Эле с родителями перебрался. На всякий случай. Мало ли… Конечно, на работу тяжело мотаться, долго ехать приходится. Но так надежнее. Теперь в городе пожить придется, пока Ильнур на лечении.
– Ты очень храбро поступил. А что… Что-нибудь слышно о Павле?
– Нет. Ничего такого. Видели его пару раз, говорят, больше на тень похож. Надеюсь, его к нам не принесет.
– Я тоже на это надеюсь.
К нам подлетает Эля.
– О чем говорите?
– Надеемся, что Ильнуру лучше станет, – говорит Мурат, я согласно киваю.
– Его уже перевели из реанимации в одноместную платную. Он очнулся, но слаб еще. Нас запустят ненадолго, я договорилась. Ты пойдешь? – спрашивает у меня Эля.
– Да-да, конечно, я пойду.
Когда нас запускают в палату, я дико волнуюсь перед встречей с племянником. Он такой бледный, лежит в окружении медицинских приборов. Кажется совсем крохой, несмотря на свои почти полные восемь лет. У неко темные волосы, смуглая кожа и светлые глаза.
Эля обнимает его бережно, он пытается обнять ее в ответ. Я с трудом сдерживаю слезы, вытираю их пальцами.
– Ильнур, это твоя тетя. Лиля. Помнишь, я тебе о ней рассказывала?
Эля подзывает меня рукой. Я останавливаюсь рядом с больничной кроватью и осторожно пожимаю худенькую руку Ильнуру, у него такие тонкие, бледные пальчики. Он пытается улыбаться, но видно, что его тянет в сон. Я только успеваю его поцеловать, как он засыпает. Нас всех просят выйти как можно скорее, говорят, что кризис миновал. Теперь только восстановление, что тоже занимает немало сил и времени.
Эля уточняет еще что-то, задает вопросы, ловко употребляя медицинские термины, а я понимаю, что в моей голове какафония ужасная из мыслей, страхов, опасений, но вместе с тем крепнет уверенность, что я нахожусь там, где должна. Не смогла бы я пировать на свадьбе и веселиться, зная, что у моих родных такие сложности в семье… Не знаю, правда, насколько сил мне хватит им помогать. Я все-таки в положении, и срок уже такой, что животик начинает выпирать. На работу можно устроиться только частным репетитором, и то нельзя сразу рассчитывать на большие заработки.
Пока Эля разговаривает с врачом, делюсь с Муратом своими мыслями. Несмотря на возраст, он кажется мне на удивление рассудительным и серьезным парнем. Видно, что он всем сердцем за сестру переживает.
– Тебе переживать не стоит. Из-за того, что Ильнуру надо снова находиться на лечение, мы в городе квартиру снимаем. Для тебя место найдется, а репетиторов хороших всегда не хватает. У меня есть знакомые, что постоянно ищут тех, кто мог бы дополнительно с детьми заниматься и не лупить за это баснословные цены. Я могу замолвить за тебя словечко. Конечно, деньги небольшие, но мы все здесь не зашибаем по миллиону.
Чувствую, что он говорит от чистого сердца, и я начинаю плакать: почему я думала, что у меня плохая семья? Вот же, самая хорошая и дружная, в беде не оставляют, протягивают руку помощи!
– Мурат, ты Лилю до слез довел? – удивляется Эля. – Надеюсь, претензии за ее брата не высказывал?
– Нет-нет, что ты. Все хорошо, Эля. Это все из-за беременности. Я такая плаксивая, ты даже представить себе не можешь. Могу даже над печеньем реветь! – вытираю слезы.
* * *
Обустроившись на съемной квартире, я много времени провожу в компании Эли. Мы разговариваем, вспоминаем те немногие крохи хорошего, что были в нашем прошлом. Она много рассказывает о сынишке. Оказывается, Ильнур потрясающе хорошо рисует. У него самый настоящий талант. Мне еще больше хочется, чтобы он встал на ноги, вылечился и жил полноценной жизнью. Сейчас меня окружают хорошие, душевные люди, и мне хочется, чтобы Ратмир тоже их узнал. Не всем дано родиться в такой хорошей семье, как у него. Родителей, как и семью, не выбирают.
Чем больше я думаю о нас, тем сильнее испытываю желание все рассказать Ратмиру. Может быть, эмоции уже улеглись? Я же не изменяла ему, не была с другими, о семье умолчала из панического страха, который душил меня на протяжении долгих восьми лет.
Неужели он не поймет? Когда мне было сложно ему поверить, я изо всех сил старалась…
От эмоционального подъема меня потряхивает, живот начинает крутить. Я ложусь на диван, но прежде снимаю телефон с зарядки, чтобы позвонить. Подношу его к уху, набрав номер телефона Ратмира.
Лилия
Идут гудки…
Сверху-вниз по телу струится горячая волна облегчения, что его телефон хотя бы включен и в зоне доступа.
– Да.
Короткое и решительное обращение.
