Кейт кивнула, вытерла глаза и даже поцеловала Джо в щеку. Она честно пыталась его понять, но это не помешало ей снова почувствовать себя покинутой. Ехать с ним она категорически отказалась, а вместо этого она взяла детей и отправилась с ними в Бостон, к родителям.
Джо отсутствовал не одну неделю, как обещал, а почти вдвое дольше. Он так торопился, что на обратном пути не стал даже заезжать в Калифорнию, где у него тоже накопились кое-какие дела, но, когда он наконец прибыл в Нью-Йорк, Кейт встретила его ледяным молчанием. За то время, что она прожила в Бостоне, мать успела как следует над ней «поработать», и теперь Кейт была совершенно уверена, что собственный муж ни в грош ее не ставит, что ему наплевать на нее и на детей и что, вообще, семьи у нее давно уже нет.
Чем Джо так досадил ее матери, Кейт сказать бы не смогла. Возможно, Элизабет так и не простила ему тех четырех дней, которые понадобились Джо, чтобы вернуться к лежащей в коме Кейт. Возможно, Элизабет возненавидела его еще раньше — за то, что Джо отказывался жениться на ее дочери, за то, что он разрушил брак Кейт с Энди, за то, что научил ее водить самолет… Со стороны могло показаться, будто Элизабет Джемисон поставила себе целью во что бы то ни стало уничтожить все, что соединяло ее дочь с этим человеком, и, надо сказать, она весьма в этом преуспела. За прошедшие две недели ей удалось заставить Кейт сделать поворот на все сто восемьдесят градусов, и, когда Джо вернулся, она просто не стала с ним разговаривать.
Казалось бы, Джо было не привыкать к подобным сценам, но он вдруг почувствовал, что что-то изменилось в нем самом. Он не стал ни извиняться перед Кейт, ни объяснять ей все снова, ни оправдываться. Все это было бесполезно, к тому же Джо слишком устал от бесплодных попыток в одиночку спасти их брак. Да и было ли что спасать?.. Они давно уже, в сущности, стали друг другу чужими. Наверное, было бы проще, если бы у него появилась другая женщина, но все оказалось гораздо, гораздо хуже. Джо вдруг понял, что утратил способность одновременно думать о Кейт и о своей карьере. Цена, которую ему пришлось бы заплатить за роскошь любить Кейт — или любого другого человека, — оказалась для него непомерно высока.
Как бы сильно он ни любил Кейт, он больше не мог тащить на себе этот груз. Бремя вины, которую Джо испытывал перед Кейт, перед детьми, даже перед ее родителями, стало для него непереносимо тяжким. Теперь он думал, что был прав, когда с самого начала так не хотел заводить собственных детей, семью. Он просто не мог дать им ничего, что обязан давать своим близким нормальный муж и отец. Ни один человек на его месте не мог рассчитывать получить все сразу — и жену, и детей, и успешную карьеру. И Джо уже понял, каким должен быть его выбор. Кейт он все равно не мог дать всего, в чем она нуждалась и чего заслуживала. В последнее время он только мучил ее и себя, все еще надеясь на чудо, но чуда не было. Была только горькая уверенность, что он должен сделать решительный шаг. Правда, стоило ему взглянуть на Кейт, у него от жалости чуть не останавливалось сердце, но никаких сомнений или колебаний Джо не испытывал. Если бы Кейт вдруг спросила, любит ли он ее, он бы ответил «да», нисколько не кривя душой. Но именно ради этой любви он был обязан перестать мучить ее. Джо прожил дома несколько дней, и Кейт начала понимать: что-то изменилось. Для того чтобы догадаться об этом, достаточно было заглянуть ему в глаза, почувствовать исходящий от него странный, непривычный холодок. Самым страшным было то, что Кейт продолжала любить Джо, и она знала — он тоже ее любит. Но теперь они оказались слишком далеко друг от друга, так далеко, что у нее не было никаких шансов ни дотянуться до него, ни позвать назад…
Джо понадобилось почти двадцать дней, чтобы собраться с мужеством, но в конце концов он все-таки решился произнести роковые слова. Вечером накануне своего отъезда в Лондон, где он собирался выкупить у разорившегося владельца небольшую авиакомпанию, Джо посмотрел на Кейт, и его, словно молния, пронзила мысль, что он никогда больше не сможет вернуться к ней.
— Кейт… — начал он и внезапно остановился: у нее были такие глаза, словно она уже все поняла.
Все три недели, что Джо прожил с ней в Нью-Йорке, Кейт видела в его глазах нечто пугающее и старалась не сердить его по пустякам, вообще поменьше попадаться ему на глаза. Она боялась сделать что-то не так и спровоцировать Джо произнести вслух то, о чем он думал. Кейт говорила себе, что должна сделать все, чтобы избежать нового скандала, однако в глубине души она уже поняла, что не гнев она видит в его глазах. Джо не разлюбил ее, не завел другую женщину — просто он изменился сам. Теперь Джо желал чего-то такого, что он был не в состоянии разделить с ней. За те шестнадцать лет, что они любили друг друга, Джо отдал ей все, что у него было, — или что он мог отдать. Теперь у него осталось только то, что нужно было ему самому — что-то, без чего Джо просто не мог жить. И он явно больше не собирался ничего ей объяснять, извиняться или утешать ее. У него не осталось ни сил, ни желания пытаться как-то соотнести то, чего хотела она, с тем, к чему стремился он сам.
Все это в одну секунду промелькнуло у Кейт в голове, и она почувствовала, как сердце ее отчаянно забилось.
— Что? — Она повернулась к нему, и глаза у нее были точь-в-точь как у загнанной лани, в которую прицелился охотник.
Джо набрал полную грудь воздуха, как перед прыжком в холодную воду. Он понял, что откладывать больше нельзя. Потом будет новый День благодарения, новое Рождество, Новый год, четвертая годовщина их свадьбы, день рождения Кларка Александра и другие праздники, которые он никак не мог запомнить все. Да, потом будет только хуже — и для него, и для нее. Они были женаты всего три с половиной года, но Джо уже было ясно: он сделал для Кейт все, что был способен сделать. Семьи — нормальной семьи — у них не получилось. В конце концов Джо вынужден был признать, что его самолеты — единственное, в чем он по-настоящему нуждался и что по-настоящему любил. С ними Джо было спокойнее и безопаснее. Самолеты не могли обидеть, причинить ему боль, напугать. С ними Джо не испытывал ни страха, ни чувства вины, а только свободу — безграничную свободу, которую он так боялся потерять.
— Я ухожу от тебя, Кейт, — сказал он так тихо, что сначала Кейт его просто не расслышала.
В немом изумлении она уставилась на него, решив, что неправильно поняла. Вот уже несколько дней она предчувствовала решительное объяснение, но ей и в голову не приходило, что Джо скажет такое. Ей представлялось, что Джо собрался в долгую поездку — быть может, на целых полгода — и просто боится сказать ей о ней. Но такого… Нет, ничего подобного она не ожидала.
