Ознакомительная версия.
Но меня-то он обмануть не мог! Я видела, что он удивлен. А, собственно, чему? Одинокая немолодая, но хорошо сохранившаяся дама собиралась связать свою жизнь с немолодым одиноким мужчиной сомнительной наружности. Что в этом такого удивительного? Нельзя же всю жизнь страдать по одному человеку. Хотя… Как сказать, я б по Давыдову всю жизнь страдала. Или нет? Вот и я засомневалась.
– Вот и встретились два одиночества, – затянул Заславский, потянувшийся к бокалу.
Песня. Какая, не помню. Вроде ее раньше пел актер Кикабидзе.
– А не выпить ли нам, друзья, за знакомство?!
– И правильно, – поддержал его Степан Терентьевич. – А не выпить ли нам?!
И с сомнением уставился на Фаину. Та на своего жениха даже не посмотрела. Тогда он расхрабрился и на правах будущего хозяина налил всем вина. Честно говоря, я не понимала ничего в их отношениях. Мало понимал и Давыдов, пристально разглядывающий поочередно мачеху с ее протеже.
– Все в порядке, Агнесс? – поинтересовался Заславский, встревоженно глядя на мой полный бокал.
– Агнесс? – уловила его слова Фаина. – Разве не Екатерина?
Ага, значит, она все слышала, просто делала вид, что далека от всего, как горизонт – от любопытного наблюдателя.
– Мое второе имя, – соврала я, – Агнесс. Папа любит меня так называть. С детства.
И посмотрела на Давыдова. Мол, чего он-то молчит? Самой приходится за все отдуваться. Он округлил глаза и вздохнул. Его правила игры, по которым я молчалива и пуглива, как газель, с треском разваливались.
– Все хорошо, прекрасная маркиза, – пропел Заславский после принятого внутрь вина.
– Дела идут, и жизнь легка, – привычно подпела ему я, поймав на себе злой взгляд Давыдова. – Ни одного печального сюрприза, за исключеньем пустяка…
Нет, тут на всех не угодишь! Придется поговорить с работодателем о повышении гонорара, работать приходится в сложных условиях.
– …Так, ерунда, пустое дело, – внезапно с чувством запел Степан Терентьевич. – Кобыла ваша околела!
Здрасьте вам, приехали!
Фаина от неожиданности подавилась салатным листом, который мучила все это время. Пришлось бросать фаршированную щуку и кидаться ей на помощь.
Я проследила за Давыдовым, с каким чувством он отнесется к тому, что его мачеха вот-вот может двинуть коньки, другими словами – помереть от удушья. Но он казался искренне заинтересованным в том, чтобы она выжила! Или я ничего не понимала в людях, или он к ней как-то бережно относился. Но к чему тогда устроил весь этот спектакль с нами, не знала.
Спасти Фаину, конечно же, удалось довольно быстро. Только возвращаться за стол она не стала, демонстративно вышла из гостиной и больше там не появлялась. После этого стало значительно легче, напряжение упало, даже Дуло стал казаться милым и привлекательным. А он старался понравиться Давыдову и нам с Заславским. Что ж, понятно, перед будущими родственниками надо предстать в выгодном свете. И что? Предстал. К завершению вечера он мне уже нравился.
Во всяком случае, он честно пытался не фальшивить, подпевая Заславскому песенку про маркизу. Они вдвоем сели за пианино возле елки и в две руки наиграли пару мелодий, отдаленно напоминавших это бессмертное произведение. Скорее всего, у Степана Терентьевича пальцы были кривые, он бил не по тем клавишам. Но Заславский ему все прощал, собираясь поддерживать с Дуло и дальше приятельские отношения.
– Наелась? – внезапно спросил меня Давыдов.
Я вздрогнула от неожиданности, такой суровый был его голос! И посмотрела на стол. Оказывается, глядя на музицирующую парочку, я машинально залезла вилкой в салатницу и прямо оттуда наворачивала салат. Волновалась, получается, раз так много ела. С другой стороны, это всего лишь салат, а не блюдо с плюшками. Между прочим, я б и плюшки все съела.
Говорят, что у великого Чайковского от фальшивых нот начинал болеть сначала один зуб, затем другой… У меня же просыпался жуткий аппетит. Но если особенно не придираться, то вечер, плавно перешедший в глубокую ночь, получился веселым.
– Вполне наелась, – бросила я Давыдову, который пожалел для меня салата.
– Тогда пойдем.
– Куда?
– Спать.
И как он себе это представляет?! Лично я представляла плохо. Если смежная дверь не закрывается, а никакого замка я на ней не обнаружила, то придется ее припереть стулом или столом. Я представила, какой грохот раздастся, когда ко мне попытается зайти Давыдов…
– Размечталась? – поинтересовался он, вставая и беря меня за руку. – И не надейся.
Интуичит? Читает мысли?
– Еще чего! Вспоминала, не забыла ли я бабуле позвонить, чтобы пожелать ей спокойной ночи!
– Позвонишь еще раз.
– Зачем? Бабуля спит уже давно и видит девятый сон.
– Тебе тоже пора. Завтра будет тяжелый день.
– И в чем же выразится его непомерная тяжесть?
– Ты еще не поняла?
– Что вы! Я, как семечки, щелкаю кроссворды, так что ваши загадки давно разгадала. Просто спросила, так, на всякий случай.
Я заметила, что Давыдов упорно не называл меня по имени. Даже с противной кличкой Кэт не обращался. И тоже стала с ним разговаривать обезличенно. Пусть не воображает, что я простая провинциальная актриса! Я, между прочим, подающий надежды дизайнер! Иногда необходимо поднимать себе планку, чтобы не упасть ниже травы.
Мимоходом попрощавшись с подружившимися Заславским и Дуло, Давыдов вышел из гостиной, ведя меня за собой. Хотя, ведя – слишком мягко сказано, он буквально тащил меня из господского дома! Как последнюю холопку, осмелившуюся откусить часть барского пирога. Я шла и думала, а чем же он меня пороть станет, уж не розгами же. При этом вспомнила один нашумевший роман, где главный герой страдал детскими комплексами и вываливал их на свою возлюбленную в виде садомазохизма. Ну и натерпелась та, бедняжка, аж на три здоровенных тома! Лично я терпеть не собиралась. Пусть только попробует дотронуться до меня пальцем, пусть только попробует!
– Катя, вы постоянно наступаете мне на ногу! Прямо на больную мозоль.
Я очнулась от своих дум, когда Давыдов резко остановился, и я впечаталась в его широкую спину. Стукнулась и обомлела – он назвал меня Катей! Но не дала себе вольности мечтать дальше.
– Тропинка узкая, кругом сугробы, – фыркнула я, – а ночка темная была! Ой, Артур, смотрите! На небе луна!
– Чудо из чудес, – пробурчал Давыдов, – луна на небе! Никогда раньше не видел.
– Никогда вы раньше не видели такой луны, – разозлилась я. – Она такая большая! И небо такое звездное! И все вокруг такое…
И тут Остапа, как бы сказали классики и Заславский, понесло.
Ознакомительная версия.
