Евдокия, немного успокоившись, ушла к подруге-соседке. Катька осталась одна. Ей было обидно, что в этой семье ее никто не любит и не понимает. Баба с тоски решилась написать письмо в деревню, своим. Но оно получилось слишком длинным. Закончить его Катьке помешал Колька. Он вернулся навеселе. Увидел бабу, нахмурился и, оглядевшись, спросил:
— А где мамка?
— Не знаю, ушла куда-то...
— Опять погавкались?
— Ни словом не перекинулись.
— Смотри мне! Чтоб мать не обижала! Иначе на ремни тебя распущу! Мне плевать, что ты беременная! Еще не знаю, от меня ли носишь?
— Колька! Как можешь сомневаться? От кого кроме тебя? Ведь сам знаешь.
— Да разве можно верить бабе? Что обещала в деревне, когда ко мне просилась? А не успела оглядеться и матери хамишь. Разве она виновата, что ты дура?
— Не дурней вас! Сама на работу устроюсь, без ее помощи.
— Заткнись, уродка! Куда тебя возьмут? Ты нигде и никому не нужна! Что собою представляешь?
— Чего ты меня говняешь? Мамка всю, как есть, обосрала, и ты добавляешь.
— Заглохни, лапотная! И не возникай под горячую руку.
— Она меня обозвала, как хотела, а мне нельзя. Как ей, так — успокойся мамка, а мне по морде. Она из дома гнала,— жаловалась Катька на свекровь.
— Эта квартира ее! Она в своем праве, впустить или выгнать, только мамке решать. Мы здесь не хозяева, поняла, дура? — толкнул Катьку в плечо.
Кольку уже взяли электриком, и тот теперь каждое утро уходил на работу. Возвращаясь вечером, ужинал и уходил во двор к мужикам, средь них было много его друзей, и возвращался он все время пьяным. Колька будто забыл, что у него есть жена, и она скоро родит ребенка. Приходя со двора, человек ложился спать, Катьку он словно не видел. Лишь с матерью общался. Ей отдавал получку, рассказывал, как работается. Слушал, какие новости у матери. Катьку в эти разговоры не посвящали, ее не звали за общий стол. Поужинав вдвоем с Евдокией, Колька звал Катьку на кухню, и та ела одна.
Она уже месяц ходила по городу в поисках работы. Ее могли взять дворником, посудомойщицей, уборщицей иль почтальоном, но там везде были низкие оклады, и Катька не соглашалась. Но однажды бабе все же повезло. Ее взяли на банно-прачечный комбинат. И Катька была счастлива. Она поделилась своей радостью с мужем. Свекровь не стала слушать, она после ссоры совсем не разговаривала с невесткой и не замечала Катьку в квартире.
Теперь и она каждое утро уходила на работу, а возвращаясь, убирала в квартире, стирала, готовила. Ей никто не помогал. Свекровь и муж куда-то уходили, а Катька оставалась одна.
Но как бы не складывалась ситуация дома, на работе у женщины все ладилось. На комбинате работало много женщин из деревень. Было нимало молодых, какие приветливо встретили и признали Катьку, учили, подсказывали, помогали. И та быстро освоилась, вошла в ритм, стала своею. Ее выручало трудолюбие, унаследованное с деревенского детства. Она любила порядок во всем, и это быстро приметили и оценили. Что же касалось сбоев в характере, то и другие были не лучше. Если грубили, хамили друг другу, на это никто не обращал внимания, быстро забывали обиды. Ссоры гасли, женщины быстро мирились и к концу дня забывали, за что поругались утром.
Они делились всеми радостями и невзгодами, вместе обедали. И Катька скоро стала здесь своею, понятной, близкой. Ее здесь никто не обижал, а когда она рассказала, как живется в новой семье, бабы даже жалеть стали.
— А ты не поддавайся им, не кланяйся всякому говну. Подумаешь, интеллигенция, а жопу все равно пальцем вытирают. Ну, скажи, чем они лучше нас? Мы всегда и везде выживем, потому что никакой работой не гнушаемся. Они ни хрена не умеют кроме своего дела. Их любая беда, что тростинку ломает. Не празднуй этих придурков, докажи, что ты не хуже! — советовали ей.
— Главное, добейся росписи и регистрации ребенка на фамилию мужика. Тогда они обязаны будут прописать малыша, а вместе с ним и тебя. Иного хода нет. Вот тогда ты задышишь на равных, и грозить перестанут. Ну, а пока не вылупайся, не спорь, добейся своего тихо, а уж потом обоим покажешь зубы.
— Свекруха вряд ли согласится прописать. Она даже не разговаривает со мной. Я к ней подойду что-нибудь спросить, она отворачивается, уходит, делает вид, что не заметила. Кольке пожаловалась, он и вовсе оттолкнул, обругал и не велел на мамашку вязгать, пообещал за такое зубы в задницу всадить.
— Придется проучить его, чтоб не грозил.
— Это как? — спросила Катька.
— Молча! Каталкой по башке!
— Да ты что? Меня тут же в окно выкинут. Ни свекруха, ни мужик того не потерпят! — испугалась Катька даже предложения.
— А когда тебя мужик по морде щелкает, это можно?
— Он в своем доме. Я там покуда никто.
— Это пока! Потом свое с лихвой возьмешь,— успокаивали бабы.
Катька терпеливо молчала и ждала. Ее живот рос с каждым днем. Бабу мучили изжога, тошнота, но дома никто не обращал внимания на Катькины недомогания. Однажды она пошла в ванную и услышала, о чем говорили на кухне Колька и Евдокия:
— Другая на ее месте уже давно ушла бы в деревню. А эта, как клещ вцепилась в нас. О деревне и не вспоминает,— фыркала Евдокия.
— Как от нее избавиться ума не приложу,— сетовал Колька.
— А ты не общайся.
— Так я уже и так, даже спим врозь! Не разговариваем неделями. Она все равно не уходит никуда. Вот навязалась чума! — злился мужик.
— Да уж, цепкая стерва попалась! Вчера подошла ко мне, хотела свою зарплату отдать. Я отвернулась, отошла от нее, другая поняла б, а эта снова пристала, мол, возьмите на продукты. Ответила, что не нуждаюсь ни в ней, ни в ее деньгах. Только тогда отстала. Ушла в свою комнату, морду руками закрыла. Может, предложи ты ей уехать в деревню. Пообещай алименты, помощь ребенку. Только пусть уйдет. Не могу видеть и простить хамку.
— Мам! Я делаю все возможное, чтоб от нее избавиться. Но не получается. А вышвырнуть без причины нельзя. Милиция вернет, сама знаешь. Бить не могу, она беременная. Тут же под статью попаду, а стерва сразу всего добьется. Вот и жду повод, чтоб мог ее вышвырнуть,— признался Колька.
— Что станем делать, когда ребенка принесет? Меня ужас берет заранее!
— Мам! Ведь он наш, с ним уже не выставишь за дверь. Нас никто не поймет. Придется смириться. Я не хочу, чтоб люди пальцем на нас показывали и судачили по всему городу. Придется привыкать. Как-то живут другие. Поверь, у них тоже не все гладко.
— Ладно! У нее до родов еще четыре месяца. Чего заранее переживать? За это время всякое может случиться...
