Бадди был чуть старше и был его конкурентом в театре. Сейчас он работал с Харви Миллером над фильмом. Что было более важно для Гранта, так это то, что Бадди устраивал прием в гостинице, прощальную вечеринку для актеров и съемочной группы своего последнего фильма. В самый раз для одинокого драматурга, сказал Бадди, когда услышал о затруднениях Гранта. Но оказалось, что все не так. Пять-шесть юных цыпочек было, как и обещал Бадди. Все они были киноактрисами. Одну из них Бадди только что сделал звездой, и она появилась на обложке журнала «Лайф». Сама юная звезда тоже присутствовала и очень старалась соблюсти свои интересы. Постепенно пять-шесть цыпочек расползлись — без Гранта. Все они, конечно, знали его фамилию, но он не делал фильмов, а они мечтали о кино. Потом пришел муж юной звезды и забрал ее. Так что после того, как ушел последний напившийся техник, Бадди и Грант уселись с остатками виски посреди разгрома и продолжали пить вдвоем.
Они вовсе не были близки. Бадди всегда был то в Голливуде, то в Южной Америке, то во Флориде, а Грант всегда был дома, в Индианаполисе со своей неизвестной (но о ней все подозревали) «любовницей». У Бадди, как оказалось, тоже были свои заботы. Развод со второй женой обошелся в такую сумму, что Бадди, даже если и захотел бы, едва ли мог еще раз жениться. Вдобавок, магазин одежды, которым она владела в Майами Бич, обанкротился, так что он должен был проглотить и это. Созданная им юная звезда, которую этим вечером видел Грант, уже начала флиртовать со следующим продюсером-режиссером. Когда виски кончился, они пошли спать. В чем причина одинокого возвращения Гранта в Нью-Вестон? Именно утром, когда они начали с апельсинового сока и водки, Бадди вспомнил о Лаки. Лаки Виденди.
— Я не знаю, следует ли знакомить тебя с ней, — сказал Бадди уже после того, как пообещал позвонить ей и уже снял трубку. Он положил трубку обратно. — Ты же такой твердый, грубый мужчина, а она — очень сложная, чувствительная девушка.
Грант ухмыльнулся. Он знал, что многие о нем гак думают. Но он слишком хорошо знал «настоящих мужчин», чтобы понимать, что такое мнение о нем относительно, весьма относительно.
— Заткни пасть, — сказал он. — Я не больший грубиян, чем ты или кто-либо другой.
— Ну, ты и не из тех, о ком я или Лаки думают, что это очень печальный нью-йоркский интеллектуал из Лиги Плюща.
— Ай, ладно. Тогда зачем ты ее предлагал? О'кей, не звони. И иди к черту.
У Бадди было особенное, не обычное для него выражение лица. Как будто он трахнул девушку, гордится этим и хочет, чтобы все знали, но в то же время кодекс чести предписывает ему молчать. Брови одновременно демонстрировали самодовольство, небольшое смущение и какое-то огорчение.
— Я не знаю, как тебе объяснить, Рон. Но она девушка очень специфическая. Она не похожа на большинство малышек, которых мы знаем. Черт, я бы мог вставить ее в пару своих фильмов, слегка потренировать и сделать из нее звезду, но она послала все это к черту. Она считает всех актеров и актрис эксгибиционистами и глупыми, бесчувственными эгоистами.
— И она права, — вставил Грант.
— Так что она немного работает на крошечных ролях, дублирует, ассистирует, когда ей нужны деньги. У нее степень магистра политической философии. Ее старик был самым крупным бутлегером в верхнем штате Нью-Йорк в двадцатых годах, и ему повезло. Так что она…
Он остановился. На его лице появилось новое выражение, теперь искреннего замешательства, которое давно бессознательно звучало в голосе.
— У нее был богатый юноша из Южной Америки, она собиралась выйти за него замуж, но он выскочил из-под нее, как говорится, и уехал. Знаешь этих южноамериканцев. Это было год тому назад. С того времени она работает над пьесой. Не знаю, хороша ли она. Она молчит. Она сильно упала духом, когда парень слинял, говорит, что ищет новых взаимоотношений. Я… — Бадди снова остановился, поскреб взъерошенные волосы, на лице снова появилось новое выражение: еще более смущенное огорчение. — Ну, я звонил и пытался вновь связаться с нею, — сказал он, — но она отказалась от любых контактов со мною. Говорит, что я у нее уже был. Вот так. Мы остались друзьями, она иногда работает со мной, вот и все.
Его тоскливые глаза глянули на Гранта. Лицо опухло, живот выпирал из-за ночных бдений и пьянок.
— Все это строго между нами, Рон. Но я должен был сказать тебе. — Потом он добавил: — И она очень красивая.
Он хлебнул полстакана водки с апельсиновым соком, затем вернулся к телефону. Он немного поговорил сам и передал трубку Гранту. Донесшийся голос звучал сухо, на грани с трудом скрываемой иронии и смеха. Он тоже был смущен. Было ощущение, что она очень старается не думать об этом звонке, как о форме мужского сводничества. Взглянув на Бадди и увидев утвердительный кивок, Грант мягко и, насколько смог, обаятельно назначил свидание на сегодняшний вечер. Он должен заехать за ней, сказала она, это сразу над магазином спиртных напитков, единственный многоквартирный дом на Парк Авеню.
— Я сделал тебе самое величайшее одолжение, какое мог, — печально сказал Бадди, положив трубку, а потом повез его в дом Фей Эмерсон, за углом, где целый день вливал в Гранта спиртное, потом взял его на коктейль, где у самого Бадди было свидание. И все это так, будто теперь, после знакомства, он хотел напоить его и заставить пропустить свидание.
Он опоздал на сорок пять минут и, благодаря Бадди, был более, чем слегка, пьян. Но он эмоционально включился на коктейле, благодаря хорошенькой девушке, хотевшей заполучить его. Разве не всегда так: или засуха или потоп? Он ощущал, что вдохновение работает, как хорошо смазанный двигатель. Ах, если б он мог включать и выключать его по собственному желанию! Взобравшись по узкой лестнице на четыре пролета маленького здания, он постучал, и его допустили к делегации из четырех девушек. Трое сидели на кушетке и явно пришли посмотреть на него. Самая хорошенькая, та, что открыла дверь, протянула руку и, нервно улыбнувшись, сказала:
— Привет, я Лаки. Вы, кажется, опоздали? На первое же свидание.
Он извинился:
— Я вовсе не хотел этого, клянусь. — И добавил: — Я думаю, Бадди отчаянно пытался напоить меня, чтобы я опоздал. Чтобы вы разозлились на меня.
— Полагаю, он преуспел, — сказала она со все еще нервной улыбкой.
Бадди говорил, что она красива. Но эти слова не подготовили его к созерцанию захватывающей дух красоты, которую он увидел перед собой.
Единственное, что он смог подумать: это невероятно, это просто невероятно! Мысль едва не задушила и не погубила его ровно мурлыкавшее вдохновение.
Волосы ее, цвета шампанского, были длиной до плеч и зачесаны прямо назад, над ровно очерченным лбом. Что-то типа львиной прически. У нее были высокие, слегка выступающие скулы, которые делали глаза едва заметно раскосыми. Но ниже короткого, прямого носа с нервными ноздрями было самое привлекательное в лице — рот. Достаточно широкий, он, казалось, перечеркивал лицо, хотя на самом деле этого не было, полная нежная верхняя губа была столь короткой, что казалось, не может закрыть идеальный ряд выпуклых верхних зубов, разве что, если предпринять сознательное усилие. Под полной нижней губой был крошечный острый подбородок, еще более подчеркивающий рот. Когда она улыбалась, даже нервно, как сейчас, улыбка не только освещала всю маленькую комнату, но, казалось, проникала сквозь стены в другие комнаты. Как узнал позднее Грант, сама она считала свой итальянский нос лучшей частью лица и очень стеснялась исключительного рта. Но помимо лица, одной фигуры было достаточно, чтобы свести мужчину с ума.
